Это было смешно и дико: Марианн могла бы просто прийти к нему и спросить о чём угодно.
Она пожала плечами:
– Не совсем. Я знала, что ты будешь здесь.
Леонид продолжал смотреть на неё с недоумением, а она как будто и не планировала ничего объяснять:
– Ты ходишь в эти смешанные группы? – В её голосе снова скользнула усмешка. – Общаться и всё такое?
Он кивнул.
– Надеешься стать нормальным?
– Чего ты хочешь? – с невольным раздражённо спросил он.
– Познакомить тебя кое с кем, – ответила Марианн. – Чтобы ты почувствовал разницу.
– Разницу? – Леонид уже злился. Она явно чего-то хотела от него, но не желала говорить прямо.
– Я хочу помочь тебе изменить твою жизнь, Лео, – после лёгкой заминки ответила Марианн. – Оказалось, это всё-таки возможно.
Поэт
Ночь билась в окно, задавала ритм – сердце ему вторило.
Ещё бы. Послезавтра – послезавтра всё окончательно обретёт смысл. Наконец-то.
Моя история будет завершена.
Все остальные уже сложились, оформились, уже существовали в моей голове от и до, от первой буквы до последнего вздоха, и я знал: как только найду силы, как только «чужой» вдохнёт полностью, я сяду и запишу их.
Я обкатывал фразы в голове, шевелил их и ласкал, как течение камни. А они ждали – момента, чтобы стать частью мира, чтобы с дыханием «чужого» – и моим! наконец-то и моим тоже! – выйти на свет из древней пещеры.
Не хватало только одной. Всего одного шага нам недоставало.
Ночь сегодня казалась мне живой, ждущей. Я не хотел обманывать её ожиданий, но мне нужно было хоть немного поспать.
Не вставая с кровати, я пошарил рукой в тумбочке: таблетки, в которых я давненько перестал нуждаться, сегодня снова сослужат мне хорошую службу. Я положил маленький кругляш на язык, чуя уже мяту и солод… и у меня вдруг закружилась голова. Поплыли перед глазами окно и тумбочка, и стены, и тёмная рама на стене, и дверь, и в ушах поднимался шум прибоя, вечного прибоя, бессмертного прибоя моря, из которого мы выходим и в которое возвращаемся, моря времени, моря…
Я поднялся.
…звон в ушах – это стонут корни деревьев…
Комната продолжала вращаться.
…это шумят ветви и поют дриады…
Что-то лопнуло в голове – разорвались уже придуманные истории. Я наблюдал кружение их лохмотьев.
…это ты, человек, выбираешь себе другую судьбу…
Я ухватился за спинку кровати: правая нога обмякла, я не чувствовал её вовсе. Всплыли в голове слова, мерзкие слова, пугающие слова. «Инсульт».
«Кровоизлияние».
«Паралич».
…это…
Я дёрнулся: это всего лишь «чужой». Это всего лишь он, подумал я.
Но сам себе не поверил.
Я упал: левая нога стала такой же ватной, как и правая.
«Чужой» вопил: он боялся смерти ещё больше меня. Я был его домом, а он – моим оккупантом.
Инопланетной формой жизни, захватившей, поработившей и изнасиловавшей Землю.
Я лежу на полу, холодном, как скандинавские ледники, как сердца «растений», как…
Моя щека подёргивается. Возможно, изо рта течёт струнка слюны.
Я должен встать.
Какая-то из рук – я перестал их различать – тянется вперёд.
«Чужой» пытается спастись в том, что знает лучше всего: он поглощает слова.
И я вижу и слышу то, что скрывается за ними.
Образы ещё вспыхивают, будто прощаются со мной. С ужасом я осознаю: они исчезнут. Все они исчезнут. Я забуду всё, что мне было известно.
Всё созданное мною канет в реку забвения. Я забываю их, мои истории. Я остаюсь ни с чем.
Почему это случилось? Что привело к этому?
И что мне теперь делать?
Ночь… смеётся, плачет, танцует, вертится, обещает, прощается… я не могу подобрать слов.
Я растерял их – слова. Что мне теперь делать с этим? Кто я без них?
Мне тяжело слышать и видеть, тьма наступает на горло «чужому», а уж он тянет меня за собой.
Цепляется и тянет.