Я делаю все, как мне велено, складываю одежду, убираю в ларцы книги и драгоценности, отдаю новый гобелен Мэри, пусть везет его для меня, и сбегаю по каменным ступеням во двор конюшни, где тревожно звонит колокол, кричат служанки и лают собаки.
Идет дождь, мелкая холодная изморось, и это значит, что дороги под копытами наших лошадей размесит в грязь и путешествие наше будет изматывающе медленным. Солдаты в свете зари кажутся мертвенно-бледными, они боятся, что порох для их пистолетов отсыреет и им придется столкнуться с всадниками севера безоружными. Все, кроме меня, больны от страха.
Энтони Бэбингтон, самый милый из юных пажей Бесс, подходит ко мне, когда я сажусь на коня, и шепчет мне тайное слово, говорящее, что я могу ему доверять: «Подсолнух».
Это impresa моего девичества, избранный мною герб – подсолнух, который поворачивается к свету, теплу и надежде.
– Пошли им известие, если сможешь, скажи, куда меня везут, – шепчу я ему, едва глядя на него, пока он подтягивает подпругу моего седла и расправляет для меня повод. – Я не знаю, куда меня везут. Куда-то на юг.
Его честное мальчишеское лицо поднимается ко мне с улыбкой. Боже, благослови это дитя. Его карие глаза полны обожания.
– А я знаю, – весело говорит он. – Я слышал, что сказал милорд. В Ковентри. Я им скажу.
– Но осторожнее, – предупреждаю его я. – Не рискуй. Ты слишком молод, чтобы совать голову в петлю.
Он краснеет.
– Мне восемь, – весомо произносит он, словно это солидный возраст. – И я на службе с шести.
– Ты отважный молодой человек, – говорю ему я и вижу, как она по-мальчишески краснеет.
Пока мы едем так быстро, как только можем в сером свете зимнего утра, я вижу, как все оглядываются по сторонам, слушают барабаны и трубы; они настороже и напуганы, они ждут большую армию с севера. Они боятся, что вывернут из-за поворота на дороге и увидят стену солдат, пришедших за мной. Боятся, что прямо сейчас конники северян настигают нас, приближаются к нам сзади, нагоняют, как бы быстро мы ни ехали. Они знают, что по дороге за нами мчатся те, кто поклялся восстановить истинную религию и истинную королеву, армия, идущая под знаменем самого Христа, во имя Его, идущая отомстить за святотатство в своих церквях, за предательство своей королевы, за грех против истории страны. Пленившие меня знают, что они не правы, знают, что их превосходят числом и потому они разбиты до начала войны. Они двигаются быстро, почти бегут, их головы склонены, их лица серы; они в ужасе.
Агнес, Мэри и я едем рядом, молча, иногда украдкой обмениваясь улыбками, нам трудно не смеяться вслух. Я смотрю вперед и вижу бедного Шрусбери с каменным от тревоги лицом, он шарит взглядом по горизонту. Рядом с ним едет милорд Гастингс, лицо его мрачно, на поясе меч, в складках плаща спрятан кинжал убийцы. Ему не нравится то, что приходится бежать от превосходящей силы, он ненавидит вонь страха, исходящую от его людей, когда они торопятся по дороге.
За нами, как всегда отстав, поспешает грозная графиня Бесс, она собирала припасы, чтобы отправиться следом, без сомнения, посылала гонцов в Лондон за новостями, отчаянно желая оказаться на правильной стороне, отчаянно желая знать, какая же сторона будет правильной. Я не возьму ее к себе, какую бы сторону она ни приняла. Я не забуду, что она собиралась отдать меня Гастингсу. Не забуду, как она боится, что я хочу ее мужа. Я презираю ревнивых жен, и я провела всю жизнь, опутанная страхами менее красивых женщин.
Она была во дворе, когда мы забирались на коней, была возле меня, когда ее муж поднял меня в седло, старалась не дать нам ни мгновения побыть вместе. Она стояла рядом даже при паже Бэбингтоне. Взяла меня за руку и подняла ко мне напряженное лицо.
– Клянусь, вам ничто не угрожает, – тихо пообещала она. – Если вам будет угрожать опасность, я приду и освобожу вас. Если Сесил пришлет известие, чтобы вас препроводили в Тауэр, я вас выведу. Я на вашей стороне. Я всегда была на вашей стороне.
Я не дала ей увидеть, как обрадовалась. Non, vraiment![26]
Разумеется, я не надеюсь, что она меня спасет, она такая лгунья! Это обещание – всего лишь отчаянная попытка остаться на обеих сторонах стразу. Но если мне это о чем-то и говорит, так это о том, что она считает, что армия северян победит. Какие бы новости она ни получила из Лондона, ее предупреждают, что у людей Елизаветы дела плохи, так плохи, что Бесс хочет, чтобы я знала: она – мой друг. У нее в кармане известие из Лондона, и теперь она хочет быть моим союзником. Я смотрю, как Бесс, графиня Шрусбери, отворачивается от всего, во что верит, отчаянно желая оказаться на правильной стороне. Я не смеюсь вслух, я даже не даю ей увидеть, что меня это веселит. Я бережно сжимаю ее руку.– Вы были мне добрым другом, графиня, – с улыбкой говорю я. – Я не забуду ни вас, ни вашего мужа, когда все себе верну.
1569 год, ноябрь, дорога из замка Татбери: Бесс