Другая любовь

"Несколькими часами позже я был уже влюблен в него. ... Любовь двигает горами, любовь придает крылья - эти пословицы не оригинальны, но хорошо передают силу, которую любовь может дарить. Каждая любовь конкретна и имеет свою специфику. Наша поставила меня на ноги, а ему открыла новый мир, до того ему незнакомый. Большие слова, но я могу их обосновать".

И обосновывает в своем повествовании. Рассказывает старик К., которому за семьдесят. Как-то на улице:

"...один молодой человек обратился ко мне, заговорил со мной. ... Мы поняли друг друга с полуслова. (Оказалось, это солдат, в Берлине на спортивных играх. Но договорились списаться, завязалась частая переписка. После окончания его службы он приехал и поселился у К.) Мне было шестьдесят шесть, когда я с ним познакомился. День начался, как многие другие. Никакого признака, ничего. Я уже давно подружился с моим одиночеством. И вот она пришла и ко мне, великая любовь. ... Я не горевал, когда мы расстались. Я всё еще полон приязни к человеку, который подарил мне шесть самых прекрасных лет моей жизни".

(Lehmke 1989: 40, 52, 164, 219-221)

Сам Юрген Лемке, преуспевающий комсомольский функционер в ГДР, погубил свою карьеру, когда выяснилось, что ценности социалистической морали он променял на любовь молодого негра с Кубы. Тогда-то он и стал свободным журналистом и избрал эту горячую тему.

В польском журнале "Иначэй" один журналист опубликовал письма своего умершего приятеля Михала - известного литератора. Друг характеризует Михала как "старого сатира", жизнь которого одухотворялась любовью к парням. Письмом от 20 мая 1972 года тот сообщал другу, что случайно познакомился на Замковой площади с восемнадцатилетним парнем и влюбился с первого взгляда.

"Совершенно не знаю, как это произошло, но вдруг я сообразил, что вглядываюсь в изумительно глубокие глаза юноши... Я просто замер, не способный двинуться; пожалуй, теперь я знаю, что это транс, может быть гипноз. Он смотрел на меня из-под спадающих на лоб прядей черных волос. ... Я не мог сопротивляться его улыбке - он смотрел на меня. Я просто сделал вот что. Я подошел и прерывающимся от волнения и возбуждения голосом спросил его, не знает ли он, в котором часу в воскресенье начинается сеанс в ближайшем кинотеатре. Я просто ошалел от радости, когда мой Ганимед согласился на совместный поход".

Назавтра тот пришел к литератору на трапезу, которую обещал сам приготовить. Он оказался из Жешова, из семьи поваров. Готовил чудесно. После обеда попросил разрешения принять душ, ибо привык это делать дважды в день.

"Я почувствовал себя, как Зевс, глядящий на своего Ганимеда. Ни одного лишнего волоска на теле; очень смуглое тело, теплобронзовое. Мускулы нежно вырисовываются под пахнущей еще мальчиком кожей. Он разделся при мне и подошел, позволяя наслаждаться своим видом. Я впервые почувствовал всеми помыслами этот шедевр..."

Ганимед поселился у Старого Сатира. Через два дня новое письмо:

"Привет! Я люблю его, как никого еще не любил в своей жизни. Я люблю в нем всё. Кожа, чудесно дрожащая при малейшем прикосновении - а нежность его прикосновений поразительная. Я им живу: если бы мне не хватало воздуха, а Он был бы при мне, я бы наверное не заметил нехватки. Я хотел бы неустанно дотрагиваться до него, ласкать, целовать. Он совершенен в каждой клеточке..." И анатомическая деталь: "Он обрезан, что только придает ему больше и больше".

Еще через два дня:

"И снова я... Я чувствую себя всё моложе, право, как двадцатилетний. Когда ты говорил мне, что я по временам инфантилен, я возражал. Теперь я знаю, что ты имел в виду... Его голос, его вечное удивление жизнью, свежесть, неопытность, настроения - я становлюсь сумасшедшим... Сам не верю".

Письмо от 29 мая: