"Я тут наведывал турецкие бани... Мы еще не видели ни одной танцовщицы; все они в изгнании в Верхнем Египте. Да и хороших борделей в Каире уже нет. <...> Но мы видели танцоров. О! О! О!
Это для нас, позвать бы тебя. Я был расстроен и очень грустил, что тебя не было. Три или четыре музыканта, игравших на любопытных инструментах (я привезу домой несколько), меняли свои места в конце столовой отеля <...> В качестве танцоров вообрази двух негодяев, вполне уродливых, но чарующих своей развращенностью, с бесстыдной хитроватостью и женственностью движений, с глазами, подкрашенными сурьмой. Костюм их - широкие шаровары... То и дело во время танца импресарио, или сводник, который их привел, увивается вокруг них, целуя их в живот, задницу или поясницу и делает непристойные замечания, чтобы добавить дополнительно перчику в блюдо, которое ясно и само по себе. Это слишком прекрасно, чтобы быть возбуждающим. Сомневаюсь, сможем ли мы найти, что женщины столь же хороши, сколь мужчины; уродливость последних добавляет очень много к этой вещи как искусству. Весь остаток дня у меня болела голова, и во время представления мне пришлось выходить пописать два или три раза - нервная реакция, которую я приписываю в частности музыке - надо, чтобы этот прелестный Хассан эль-Бельбейси пришел снова. Он спляшет Танец Пчелы специально для меня. Выполненный таким бардашом (пассивным гомосексуалом. - Л.К.), как он, это вряд ли будет чем-то для детей.