Другая любовь

"Я хожу в парк много ночей подряд, трахался много раз, сосал у четырех и давал сосать троим. Как-то вечерком я прошелся один по Парижу, зашел в порнокино и имел еще семерых. Затем двоих в Кольмаре. За три ночи снова семеро. У шестерых я отсосал, а один трахал меня. Последний был, право, куколкой, как, впрочем, и многие другие. Пять здесь в Литл Хорне несколько недель назад и семь в Бэгби вечером на прошлой неделе".

Словом, святоша сорвался с тормозов. Ненасытность и темп потрясающие. Все сдерживающие центры отказали. Он сам это понимает и так продолжает письмо:

"Что, полагаешь ты, со мной произошло? Надо ли мне беспокоиться об этом? Возможно, это часть процесса примирения моих тела с душой, они ведь часто не ладили друг с другом. Это не мешает моему изучению мистики или обращению к церкви, и я не лицемерю. Это долг каждого из нас пытаться стать святым, и единственный способ сделать это - используя те "я", которые мы имеем, какими бы обыкновенными или необыкновенными эти "я" ни были. Будь прокляты образцы и модели! Моя эйфория не важна.

Мой милый, я надеюсь, ты не станешь думать слишком много обо мне и моих нынешних приключениях".

(Schneebaum 1987: 88-91)

Вся эта эскапада шнеебаумовского Джорджа происходит в том отделенном от остального общества мирке геев, где всё позволено, где секс обилен и доступен, где личность свободна от всего - от обязательств, норм, запретов, забот, стыда, страха. Страх заболеть отброшен - и напрасно: СПИД на каждом шагу. Тогда в начале 80-х эпидемия как раз начиналась. Страх быть ограбленным игнорируется - а зря: газеты сексуальных меньшинств продолжают публиковать нескончаемый мартиролог ограбленных и убитых геев. Свобода от забот иллюзорна: отсутствие семьи не означает, что не о чем заботиться. Не о ком, кроме себя, но это еще не значит, что не о чем. И даже что не о ком - чаще всего иллюзия. Те, кто дороги - пусть на день - всегда рядом. Человек - социальное существо.

Отсутствие норм и запретов еще не означает блага для личности. Да полного отсутствия и нет, оно невозможно, ибо означало бы отсутствие культуры.

Субкультура геев не изобрела беспорядочность и массовость сексуальных связей, она просто сделала их нормой и тем способствовала их распространению и колоссальному расширению. У субкультуры геев есть свои нормы и запреты, только другие. Не положено соблазнять любовника своего друга, если друг этого не поощряет. Нельзя появиться на людях одетым не по моде. Нельзя быть некрасивым. Нельзя быть толстым. Нельзя быть старым. Нельзя обладать маленьким членом.

Уотни с возмущением описывает лондонского телеведущего, который делит геев на "хороших", "т.е. не промисков, а подобных "нам", телевизионной аудитории и ее репортеру", и "плохих", "которые имеют уйму неприятного секса и получают СПИД" (Watney 1987: 106). Но возмущаться нечего. Деление отражает действительность. Уотни возражает, что СПИД получают как "плохие", так и "хорошие" геи и даже "хорошие" гетеросексуалы. Да, получают и те, и другие, но с разной вероятностью!

В лондонской телепередаче, где обсуждалась пьеса Ларри Крамера "Нормальное сердце" на фоне проблем СПИДа, голос диктора сформулировал печальную констатацию, что со стороны геев "любая атака на промискуитетность воспринимается как атака на право быть геем" (AIDS is 1986). Уотни возражает: мы выбираем не между моногамией и промискуитетностью, а между людьми - к ужасу тех, кто исходит из изначального отвержения сексуального удовольствия как самостоятельной цели.

Сам же он поясняет, однако: