Другая машинистка

Одалия также смазала мои мышиные коричневые волосы, чтобы сделать их темнее и ярче, и слегка их приподняла под углом к подбородку – вышло в точности как ее стрижка. Помню, как уловила в зеркале наши отражения, бок о бок, за минуту до выхода. Почти похожи, почти двойники. Красивая, яркая женщина и ее скованная, скучная копия. Изысканный последний штрих: Одалия настояла, чтобы мы надели парные бриллиантовые браслеты, – неожиданный шаг, ведь до тех пор мы никогда не выходили в них за пределы апартаментов. Застегнули браслеты, и на том приготовления закончились. Одалия тут же позвонила вниз и поручила одному из швейцаров найти нам такси. Вечер начался.

За девять месяцев с Одалией я убедилась, что подпольное питейное заведение – ее заведение – перемещается достаточно случайным образом, но обычно использовались три-четыре устойчивые точки. В тот вечер (последний, как потом выяснится, наш вечер) мы в силу некоей поэтической рифмы оказались в том самом месте, где и в мой первый раз. Теперь-то я считала себя завсегдатаем, и, когда такси проехало по Нижнему Ист-Сайду и высадило нас на пустынной улице с темными витринами, я и глазом не моргнула. Как и ожидалось, в одном магазине все еще мерцал электрический свет. Толкнув дверь лавки париков, мы увидели того же парнишку за кассой в тех же подтяжках странной расцветки. И он задал тот же самый вопрос, который, судя по тону, сильно поизносился от многократного использования:

– Чем па-амочь, что падыска-ать, мам?

И так он подал эту затверженную фразу, что в слове «помочь» не осталось даже отзвука изначального смысла. Смахнув с глаз длинную сальную прядь, он ждал отзыва. Одалия не удостоила его и взглядом: открыла пудреницу, тщательно припудрила нос. Я поняла, что на сей раз действовать надлежит мне.

– Минуточку, – ответила я, озираясь в поисках металлически-серого парика со сложной укладкой на викторианский манер.

Парик вечно перекладывали с полки на полку, никогда его не застанешь на прежнем месте. Возможно, то была часть условного кода, окончательно отделявшая посвященных от профанов, или же паренек просто забавлялся со скуки. Наконец я высмотрела парик. По правде говоря, выглядел он довольно-таки противно. Я сняла его с нечувствительной головы манекена.

– Говорят, каштанового цвета лучше. А красное дерево всего красивее.

Я сама слышала, что у меня выходит отнюдь не так соблазнительно, как у Одалии, – сколько раз она произносила при мне эти слова, – но все же получилось: мальчишка нажал какие-то клавиши на кассовом аппарате, послышался громкий щелчок, и стенная панель за прилавком отодвинулась.

– Входите, мам.

Одалия прошла первой, я за ней. И вновь, когда стенная панель сомкнулась за спиной, я уперлась взглядом в глухую тьму, напрягая глаза, чтобы выявить хотя бы очертания коридора. Эхом разносились отголоски оживленной вечеринки. Я чувствовала, как движется впереди Одалия, и слепо шла за ней, пока обе мы не протолкнулись сквозь бархатную штору. Постояли на пороге с полминуты, но не успели вполне рассмотреть сцену по ту сторону занавеса: какая-то женщина подбежала к нам и расцеловала Одалию в обе щеки.

– Вот ты где! – воскликнула она.

– Очень рада тебя видеть! – с равным энтузиазмом откликнулась Одалия.

Я узнала женщину из той богемной компании, с которой один раз давным-давно встречалась за кофе. Одалия явно вовсе ее не припоминала.

– Я как раз говорила Марджори – о! Видишь, вон Марджори, помаши, дорогая! – я ей говорила: «Интересно, когда же она появится?» И тут – пуфф! Ты и появилась. Фокус! Раз – и ты тут!

– И я тут, – откликнулась Одалия.

Люди то и дело подходили к Одалии и заговаривали таким вот манером, и в результате она отточила искусство отвечать весьма любезно, однако уклончиво и общими фразами.

– Ты непременно должна подойти поздороваться, – настаивала полузнакомка, обдавая нас горячим дыханием с привкусом виски. Ее рука уже обвилась вокруг руки Одалии – ясно было, что отказ не предусматривается. Негромкая подавленная икота колыхнула ее тело, однако женщина упорно тащила Одалию к своим. – У нас тут есть такой Дигби, заправский импрессионист. Написал кучу забавных вещиц, нельзя такое упускать! И конечно, у нас тут художник Лебо, говорит, нарисует тебя в новом модерновом стиле, знаешь, где это вроде и ты, но с виду вовсе не ты, все черты лица такие странные и перемешаны…

Настойчивость приставучей женщины была вознаграждена, и я внезапно осталась одна. Поодаль я заприметила Рэдмонда – он приветствовал меня кивком. Недоразумение, произошедшее в ночь рейда, никогда с тех пор не обсуждалось, но возникший холодок постепенно таял, как крепкий кубик льда распускается в текучий глоток воды, и я надеялась, что вскоре и эта вода сплывет. Я глядела, как Рэдмонд ковыляет ко мне, чтобы принять заказ. Наш диалог еще звучал натянуто, однако я отметила, что дела явно пошли на лад.