Другая миссис

Женщина ухватила Мышку за запястье и начала трясти, совсем как Мистера Медведя. Трясти, пока у девочки не заболели голова и рука. Она пыталась высвободиться, но Фальшивая Мама только сжимала крепче, впиваясь в кожу длинным ногтями.

Когда руку наконец отпустили, девочка заметила на ней красные следы от ногтей в форме полумесяца.

Глаза налились слезами. Рука и голова болели, но еще сильнее болело сердце. Когда Фальшивая Мама трясла ее, Мышке было противно и страшно. Никто никогда так не разговаривал с ней и не тряс ее. Ей не нравились эти новые ощущения. Она даже чуть-чуть обмочилась: одна капля сбежала по ноге и впиталась в ткань штанов.

Увидев, что губы Мышки задрожали, Фальшивая Мама расхохоталась так, что слезы навернулись на глаза.

— И что ты сделаешь? Разревешься как младенец? Просто прекрасно. Дерзкая плакса — ну и оксюморон[43]…

Она снова рассмеялась. Хотя Мышка знала многое, она не знала значения слова оксюморон. Зато знала значение слова идиот. И подумала, что ее назвали идиоткой[44]. Что ж, не самый гадкий поступок Фальшивой Мамы.

Женщина велела Мышке убираться с глаз долой: надоело видеть ее наглое плаксивое личико.

— И не возвращайся, пока не разрешу, — добавила она.

Грустная Мышка отнесла медвежонка к себе в комнату, осторожно закрыла дверь, уложила Мистера Медведя в кровать и спела ему на ушко колыбельную. Прилегла рядом и заплакала.

Девочка уже поняла: она не расскажет отцу о том, что сказала и сделала Фальшивая Мама. И не расскажет об этом даже настоящей маме. Отчасти потому, что она не ябеда, но в основном потому, что знала, как сильно отец любит Фальшивую Маму. Мышка видела любовь в его глазах каждый раз, когда он смотрел на эту женщину. Девочке не хотелось делать ему больно: узнай он о случившемся, ему станет очень грустно. Даже грустнее, чем Мышке сейчас. Она была чуткой девочкой и не хотела никого и никогда расстраивать. Особенно отца.

Сэйди

Запоминаю адрес, пересаживаюсь в свою машину и направляюсь к дому Кортни. Паркуюсь в ряду, легко поместившись между двумя машинами. Выхожу, прихватив ключи Кортни.

В обычной ситуации я не решилась бы на такое, но сейчас меня загнали в угол.

Первым делом стучу. К двери никто не подходит.

Верчу связку в ладони. Подойти может любой ключ. Пробую один — не тот.

Оглядываюсь через плечо. Вижу на границе парка, у самой дороги, женщину с собакой. Женщина нагнулась, убирая собачьи экскременты в пакет. Она не видит меня.

Пробую второй ключ. На этот раз ручка поворачивается. Теперь я на пороге дома Кортни Бейнс. Захожу и запираю за собой дверь. Внутри довольно мило. Все выдержано в одном, весьма впечатляющем стиле: дверные арки, ниши в стенах, встроенные деревянные шкафы. Но в то же время все выглядит заброшенным и нелюбимым. Вещей немного, но в доме не прибрано. Россыпи писем на диване, две пустые кофейные чашки на деревянном полу. Корзина с бельем у подножия лестницы. Детские игрушки в углу комнаты — с ними явно давно не играли.

Зато на стенах фотографии — слегка покосившиеся и запылившиеся.

Подхожу и уже собираюсь смахнуть с них пыль, но в последний момент вспоминаю, что останутся отпечатки пальцев — улики, — и отдергиваю руку. Роюсь в карманах куртки и надеваю зимние перчатки.

На снимках — Джеффри, Кортни и их маленькая дочка. Странно. Если б мы с Уиллом поссорились и разошлись, я убрала бы его фотографии из дома, чтобы они не напоминали о нем ежедневно. Кортни же хранит не только семейные, но и свадебные снимки. Романтические сценки с поцелуями. Интересно, что это значит? Она по-прежнему испытывает к нему чувства? Готова позабыть о его интрижке, разводе и новом браке? Думает, у них все еще есть шанс воссоединиться, или просто тоскует по прошлой любви?

Брожу по коридорам, заглядываю в спальни, ванные комнаты, на кухню. Дом трехэтажный, но тесный. Обстановка спартанская. Кровать в детской спальне разрисована лесными зверушками — оленями, белками и так далее. На полу коврик.

Следующая комната — рабочий кабинет. Подхожу к письменному столу, наугад выдвигаю ящики — сама не знаю, что ищу. Вижу фломастеры, стопки бумаги, коробку с канцелярскими принадлежностями и прочее.

Возвращаюсь вниз. Открываю и закрываю дверцу холодильника. Отдергиваю занавеску и выглядываю наружу — убедиться, что возле дома никого нет.

Как скоро Кортни обнаружит пропажу ключей?

Осторожно сажусь на диван, чтобы ничего не сдвинуть. Просматриваю письма, кладя их обратно в том же порядке на случай, если в этой неразберихе есть какая-то непонятная мне система. В основном там счета и реклама, но есть, например, и заявления в суд. Надпись «штат Мэн» побуждает открыть конверты и извлечь содержимое — по-прежнему в перчатках.

Я никогда не была сильна в юриспруденции, но фразы «ребенок в опасности» и «немедленная передача под опеку» бросаются в глаза. Вскоре я понимаю: Джеффри и Морган пытались добиться полного опекунства над ребенком Джеффри от Кортни.