Другая миссис

Я трясу головой и вздрагиваю. Продолжать незачем: Отто и так знает, что у меня акрофобия[48].

Когда мы жили в Чикаго в районе Принтерс-Роу на шестом, самом верхнем, этаже, я никогда не пользовалась лифтом — только пешком. Никогда не выходила на балкон, где Уилл по утрам пил кофе и наслаждался прекрасными видами на город.

— Иди ко мне, — не раз звал он, озорно подмигивая, и тянул меня за руку. — Со мной ты будешь в безопасности. Ведь со мной ты всегда в безопасности, да?

Однако я ни разу не поддалась на уговоры.

— Но ты была там, — заявляет Отто.

— И как ты узнал меня среди ночи? Как вообще заметил?

— По огоньку зажигалки.

Но у меня нет зажигалки — я не курю.

Тем не менее я замолкаю. Пусть продолжает.

Отто рассказывает, что вылез в окно и сел рядом со мной. Что прошло много недель, прежде чем он собрался с духом и рассказал мне обо всем. Что я впала в ярость — была просто вне себя от гнева.

— Мы собирались мстить. Составили список самых лучших способов…

— Лучших способов чего?

— Убить их, — отвечает Отто как само собой разумеющееся.

— Кого — их?

— Ребят в школе.

Всех. Потому что даже те, что сами не издевались, все равно смеялись над ним. И той ночью мы с Отто решили: надо избавиться от всех. Я бледнею. Продолжаю поддакивать сыну только по одной причине: мне кажется, это как-то успокаивает его.

— И как же мы собирались это сделать?

Вряд ли мне на самом деле хочется знать, как именно мы, если верить сыну, собирались убить его одноклассников. Потому что все это выдумки Отто. Но мне хочется надеяться, что где-то внутри него кроется мой прежний сын.

Он передергивает плечами.

— Да по-разному. Например, взять бензин и зажигалку и поджечь школу. А еще ты предлагала отравить еду в столовой. Мы долго обсуждали этот вариант — он казался идеальным. Прикончить их всех разом.

— И как мы собирались отравить их?

Сын расслабляется и ослабляет хватку на моем запястье. Я пытаюсь высвободиться, но он тут же притягивает меня ближе. Снова передергивает плечами и уверенно отвечает:

— Ботокс. Ты сказала, что сможешь его достать.

Ботокс. Ботулотоксин. Он есть у нас в клинике — им лечат мигрень, болезнь Паркинсона и многое другое. Но он может быть и смертелен. Это одно из самых смертоносных веществ в мире.

— Или зарезать их всех. — Как уверяет Отто, мы решили, что этот способ лучше всех остальных: не придется ждать, когда я достану яд. К тому же нож легче пронести в рюкзаке, чем бутылки с жидкостью. И можно приступить к делу уже на следующий день.

— Мы вернулись в квартиру. Помнишь, мама? Влезли обратно в окно и пошли смотреть ножи, чтобы выбрать подходящий. И ты выбрала.

Сын рассказывает, что я остановилась на поварском ноже из-за его размера.

По словам Отто, после этого я достала точильный камень Уилла, заметив, что острый нож безопаснее тупого, и улыбнулась сыну. Затем сунула нож ему в рюкзак, в мягкий чехол для ноутбука, на самое дно. Застегнула рюкзак на молнию и подмигнула.

«Не волнуйся: необязательно попасть в жизненно важный орган. Достаточно задеть артерию», — так, если верить Отто, я сказала.

У меня сводит внутренности от одной мысли об этом. Свободная рука зажимает рот, желчь медленно поднимается по пищеводу. Мне хочется крикнуть «Нет!». Сказать, что сын ошибается. Что я никогда не говорила ничего подобного. Что он все выдумал.

Не успеваю ответить, как Отто продолжает: якобы перед сном я заявила ему: «Не позволяй никому смеяться над тобой. Если будет нужно, ты заставишь их всех заткнуться».

В ту ночь Отто спал гораздо лучше обычного.

Но утром засомневался. Испугался.

Меня рядом не было — я ушла на работу. Он позвонил мне. Этот момент я помню: мне пришло голосовое сообщение, которое я прослушала только вечером.

«Мам, это я. Мне очень нужно с тобой поговорить».

Но было уже поздно: Отто принес нож в школу. Слава богу, никто не пострадал. Слушая сына, я осознаю жутковатую вещь.

Он не считает все это выдумкой. Он правда верит, что это я сунула нож ему в рюкзак и что я солгала ему.

Ничего не могу с собой поделать: поднимаю свободную руку и провожу по сыновьему подбородку. Отто напрягается, но не отстраняется. На подбородке есть волоски, совсем немножко. Однажды они вырастут в бороду. Как же маленький мальчик, однажды порезавший себе большой палец бритвой Уилла, стал таким взрослым, что скоро начнет бриться?

Его волосы падают на глаза. Убираю их назад и вижу в глазах сына не обычную враждебность, а только боль.

— Если я причинила тебе боль, мне очень жаль, — шепчу я. — Я никогда не сделала бы это нарочно.

Лишь тогда Отто уступает. Выпускает мое запястье. Я быстро делаю шаг назад.

— Может, приляжешь? — предлагаю ему. — А я принесу тебе тост.

— Я не голоден, — бурчит он.

— А что насчет сока?

Сын игнорирует меня.

С облегчением смотрю, как он разворачивается и карабкается по лестнице к себе комнату — по-прежнему с рюкзаком на спине.