Другая музыка нужна

Во дворе вразброс стоят здания. Из одного постоянно доносятся ворчание, какие-то грозные звуки, из другого слышится визг станков на нотах разной высоты. Сами ли станки визжат, или они схватили кого-нибудь и тот визжит?

Одно здание поодаль — молчаливое, мертвое. Сквозь зарешеченные окна видны высокие штабеля консервных банок. Два крайних здания поприличней на вид — это конторы. На линии третьего этажа они соединены друг с другом переходом. Под переходом тоннель. За тоннелем — пустырь. За пустырем — высокая насыпь. По насыпи проложены пути; на рельсах стоят товарные вагоны без паровоза; над вагонами и между вагонами видно небо.

Человек с черно-желтой повязкой привел Пишту в здание конторы; теперь он пошел впереди него, будто уверился, что Пишта уже не сбежит. Сумрачные коридоры освещены электрическими лампочками. Человек с черно-желтой повязкой отворил дверь. Огромный зал, шкафы, письменные столы, стулья. Против входной двери — окна. За окнами видна опять насыпь, вагоны и небо. За письменными столами, склонившись над бумагами, сидят чиновники с австрийскими повязками. Человек двадцать — двадцать пять. Когда Пишта вошел, они окинули его быстрым взглядом и тут же принялись опять что-то бормотать: складывать, вычитать, умножать.

— Сними пальто и шапку! — буркнул надсмотрщик и уселся за самый большой письменный стол, стоявший в конце зала.

Пишта снял пальто, снял шапку. Белокурые волосы упали ему на испуганное лицо.

— Повесь на гвоздь! — послышался строгий голос.

Пишта повиновался, затем подошел к письменному столу, ожидая, что будет дальше.

— Как тебя зовут? — спросил строгий мужчина, хотя он это отлично знал: сам ведь вызывал Пишту по имени.

— Иштван Фицек! — лязгнул зубами Пишта.

— Иштван? Какой такой Иштван? Пишта! Понял? Здесь ты будешь Пиштой! Где твоя метрика?

Пишта подал метрику. Мужчина записал что-то на листке бумаги.

— Как зовут твоего отца?

— Ференц Фицек.

— Чем он занимается?

— Сапожничает.

— Хороший сапожник?

— Хороший.

— Мастерская у него есть?

— Есть.

— А подмастерья?

Пишта задумался, потом сказал:

— Четверо.

— Гм! — чиновник продолжал вслух читать метрику Пишты и записывать. — «Мать — Берта Редеи. Место рождения — Будапешт. Год рождения — 1901, 21 декабря». Гм!.. Ну и денек же ты выбрал! Самый короткий в году. «Пол новорожденного — мужской. Имя — Иштван…» Опять Иштван?! — Он вернул мальчику метрику. — Пишта, ты будешь посыльным. И ежели крикну: «Пишта!» — мячиком подпрыгнешь и, куда бы я тебя ни послал — в котельную, в шрапнельный цех, в овощной, в мясной, в кофейный или к жестянщикам на склад, в фальцовочный, в дирекцию, в столовую, — чтоб, как молния, туда и обратно! Сегодня вызубри, где что находится. — И добавил, словно золотом подарил: — Даже у матери в животе не жилось тебе так хорошо, как здесь заживешь.

— Да! — быстро согласился мальчик, потому что внезапно словно каменная глыба, словно целая гора Геллерт свалилась у него с души.

Он понял, что будет работать не в тех страшных зданиях, а тут, в конторе. Отто не соврал: «Бегать туда-сюда!»

— Да! — сказал он еще раз, лязгнув зубами, и голубые глаза его благодарно засияли.

Пишта откинул назад белокурые волосы. Даже пальцы его радостно трепетали, словно подтверждая: «Да! Да! Да!» Надсмотрщик — очевидно, он был начальником расчетного отдела — бросил на Пишту долгий суровый взгляд и сказал:

— Надень халат, — и он указал на висевший рядом халат, — да повязку прикрепи. — Он вытащил из ящика стола трехцветную национальную повязку и английскую булавку. — Меня зовут господин Рааб. Чтоб ты у матери в животе застрял!.. — прибавил он, ибо г-н Рааб принадлежал к той породе людей, которые, боясь потерять авторитет, через каждые три слова поминают мать. — А если вздумаешь воровать консервы или кофейный концентрат, так вылетишь отсюда к чертовой матери! Понял?

— Да, — радостно и испуганно ответил Пишта, радуясь и повязке и халату, но испугавшись, что попал к такому важному лицу. — А я не ворую! — ответил он, невинно глянув на него голубыми глазами.

В этот миг он и сам свято верил, что никогда в жизни не воровал и воровать не будет. Лучше с голоду помрет, но не тронет ни консервы, ни концентраты кофе с сахаром, которые в две смены — с семи утра до семи вечера и с семи вечера до семи утра — производят на этом заводе три тысячи подобных Пиште мальчиков, молодых и пожилых мужчин и женщин.

— Получать будешь девять крон в неделю. Понял?

— Да.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— Как тебя зовут?

— Иш… Пишта! — крикнул мальчик, уже сам не свой от радости.

— Отнеси эту бумажку в шестнадцатую комнату, на третий этаж, туда, где на дверях написано: «Директор». Потом беги обратно! Ein, zwei! Чтоб твою мать…

И Пишта рванулся вперед. А вдогонку ему несся голос г-на Рааба:

— Быстрей, чтоб тебе сдохнуть у матери в брюхе, курицын сын!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ