Другая музыка нужна

Барон Альфонс хоть и старался подражать отцу, который не обращал никакого внимания на показную сторону жизни, однако не мог отказать себе в удовольствии насладиться взглядами рабочих, работниц и служащих. В этих взглядах ему чудилось восхищение. Между тем особенно в глазах рабочих, томившихся в ожидании перед воротами, выражалось другое: отчуждение, страх, ненависть и недоумение. Людям было непонятно, как может быть столь могущественным и возмутительно богатым какой-то юнец. (Состояние баронов, надо сказать, еще и преувеличивалось страхом и ненавистью к ним.) Ведь и он носит лишь одни брюки, и у него только одна шляпа на голове, один рот под носом и так далее. Все было непонятно еще и потому, что на юношу смотрели как на часть завода боеприпасов, а он, как ни странно, дышал, ходил, совал сигарету в рот. Лишь немногие из работавших на заводе не слишком целомудренных девушек заглядывались на барона Альфонса. Девушки эти не скрывали недвусмысленного значения своих улыбок, прохаживались перед ним, колыша юбками, в надежде, что он заметит те самые достойные части тела, которые колышут юбку. Барон Альфонс замечал, но изображал полнейшее равнодушие.

2

Как-то вечером, за несколько минут до конца смены, барон Альфонс — может, ради того, чтобы покрасоваться, — спустился в фальцовочный цех, где работали главным образом молодые девушки. Но как раз в тот миг раздался гудок, и даже самые кокетливые из работниц уделили гостю меньше внимания, чем он ожидал. Барон обиделся.

Он бродил по опустевшему цеху. Строго поглядывал на машины и вдруг на дне котлов обнаружил бульон. Он переливался темной массой, так как в цехе почти все лампочки были уже погашены.

— А что вы делаете с ним? — хмуро спросил барон Альфонс у сопровождавшего его директора завода, который в белом халате напоминал скорее профессора медицины.

— Переправляем в соседнюю свинарню, — ответил директор, погладив белыми пальцами черную козлиную бородку.

— Даром? — удивился барон Альфонс.

— Нет! — И директор назвал сумму, которую выручал ежемесячно завод за остатки мясной похлебки.

Сумма была невелика, поэтому барон Альфонс (в противоположность своему папаше, поднявшемуся из низов общества) не мог уже судить, много это или мало. Сам он, случалось, не моргнув глазом, за несколько часов расшвыривал или спускал в карты столько, сколько зарабатывали за год десятки рабочих. Потому-то и приходил он в замешательство, когда начинали толковать о заработной плате, благотворительных суммах или, как в данном случае, об остатках мясного отвара. В такие минуты он либо отделывался шуткой, либо, обороняясь, строил суровую мину хотя бы ради того, чтобы не сомневались в его познаниях как специалиста по производству консервов.

— Лю-бо-пытно!.. — произнес он задумчиво, потом строго спросил: — А почему нельзя варить мясо так, чтобы не оставалось лишней жидкости?

Директор, похожий на профессора медицины, почтительно объяснил, откуда в котле излишек воды: мол, кипит она по-разному, выкипает ее то меньше, то больше, в зависимости от того, молодое мясо или старое. Для молодого требуется меньше воды, однако было бы чрезвычайно бесхозяйственно лишаться нескольких десятков банок мясных консервов из-за недостатка отвара.

— Лю-бо-пытно!.. А почему же не используется остаток отвара на следующий день?

— Потому что новое мясо дает новый навар. Армия же не станет платить за большую концентрацию бульона. Если мы оставим этот отвар на другой день — по сути дела, выгадает только заказчик. А мы лишимся даже той небольшой суммы, что получаем от свинарни.

— Лю-бо-пытно!.. — заметил барон Альфонс, уставившись на поблескивавшую в котле жидкость. Он не знал, держаться ли ему строго и дальше или правильнее отшутиться. — Удивляюсь, что производство консервов все еще так несовершенно. Может быть, технологический отдел займется этим вопросом? — Но так как юного барона все еще точил какой-то червь, он опять заговорил: — Стало быть, здесь все наоборот. — И рассмеялся. — Молодые коровы меньше сопротивляются, легче сдаются… Лю-бо-пытно!..

Директор засмеялся в ответ на шутку, его козлиная бородка затряслась.

Барон Альфонс все еще размышлял о сумме, которую они получают за остаток супа: много это или мало?.

— Ну, а похлебка-то вкусная? — спросил он неуверенно.

И, получив успокоительный ответ, попросил половник, чтобы отведать бульона, засвидетельствовав таким образом свои познания специалиста. Помешал половником в котле. Наверх всплыло несколько тощих, как спички, волоконцев мяса. Они покружились мгновенье, но тут же стали тонуть и захлебнулись наконец в коричневой жиже. Барон Альфонс наблюдал, как вальсируют сухопарые волоконца, и у него отпала всякая охота пробовать похлебку. Он положил разливную ложку возле котла.

— А что, если мы бедным станем раздавать? — спросил он директора, который перестал, наконец, трясти своей козлиной бородкой.

— Это будет лишь свидетельством вашего благородства.

— А завод лишится крупной суммы?.

— Пустячной. Самой пустяковой. Такой, что на нее, по сути дела, жалко даже затрачивать бухгалтерский труд.