Мартона больно задело фамильярное «Жужи» Петера Чики. «Кто знает, как давно они знакомы, а мне ни слова не сказал».
— Когда вы вышли из дому? — спросил он у Петера, лишь бы спросить что-нибудь.
— Представь себе, на заре. Еще только-только солнце всходило. Мы назначили свидание на площади Орци… И оттуда все пехом и пехом, да еще кружным путем. Через Народный парк… Вместе с ней, с Жужи. А вы?
— Мы тоже пешком пришли, — холодно ответил Мартон.
Жужи Капоши молчала. Она рассердилась на Петера. «Зачем так подробно докладывать «этим»? И надо было ему рассказать, что они шли через Народный парк!»
Петер почуял, что «влип кругом».
Он взял за руки Мартона, Жужи и потянул друг к другу.
— Это Мартон. Мой самый близкий друг. Он, ей-богу, хороший парень. И Тибор тоже. Помнишь, Жужи, я говорил тебе в Народном парке, что очень люблю его и Тибора тоже?
Жужи передернула плечами.
— Ну и любите! Мне-то что!..
Петер отпустил ее руку. Обернулся к Мартону.
— А с тобой что стряслось?
— Ничего, — сердито буркнул он. — Я весел, как ласточка, подбитая камнем.
Мартон кинул взгляд на девушку. Она напоминала восковую куклу из витрины парикмахерской на проспекте Эржебет. У куклы тоже были прекрасные волосы, лицо, грудь — и все восковое. И все-таки она казалась Мартону женщиной, поэтому всегда вызывала какое-то неприятное чувство.
Мартон вздрогнул, очнувшись от своих дум. Возле заводских ворот он приметил вдруг Йошку Франка и Пирошку. Не сказав ни слова, пошел им навстречу.
Дурное расположение было написано у него на лице. Но явилось уже и то возвышенное чувство, о котором мы говорили, и объяснялось оно тем, что юноше пошел семнадцатый год и что на дворе стояло лето и июнь был так прекрасен.
Йошка Франк беседовал с Пирошкой. Иногда они улыбались друг другу, иногда же лица их заволакивались заботой. Девушка и юноша, словно две молодые акации под плывущими облаками, то загорались сиянием, то тускнели.
Мартон уже подошел было к ним, как вдруг глаза его остановились на Пирошке. Ему приятна была эта девушка, такая милая каждым своим движением, нравились ее прелестное изменчивое лицо и глаза, которые, казалось, и спрашивают и отвечают одновременно. И Мартону непременно захотелось сравнить с чем-то Пирошку. Это было у него тоже новое свойство; и хотел он того или нет, но проявлялось оно с все большей силой. «Гроздь сирени. Сама себя не замечает. Прекрасна без тщеславия. Скажу, ей-богу, скажу ей!» — ободрял он себя и поднял было даже руки для объятия. «Ты прекрасна, как гроздь сирени!» Но, подойдя к ним, бросил только:
— Здорово! — и запнулся. Настроение у него снова испортилось.
— Что с тобой! — спросил Йошка Франк.
— Ничего!
— Из-за отца?
— И из-за отца…
— Пирошкиного тоже забрали.
— Знаю… Твоего тоже… Но это совсем другое дело. Моего обвиняют в мошенничестве, в обмане армии.
— А Пирошкиного — в измене родине. Это что, лучше, по-твоему?
Мартон молчал. Его занимали теперь только изумленные глаза Пирошки и «гроздь сирени».
Глаза Пирошки не впервые останавливались на Мартоне и даже задерживались иногда дольше, чем полагалось. Ей нравился этот юноша, обладавший какой-то непонятной силой, нравились его кудри, напоминавшие подчас необузданные черные молнии. Случалось, что Мартон действовал на нее даже больше, чем ей хотелось бы. В такие минуты она сердилась… Но не на себя, а на Мартона. Боялась, хотя, в сущности, бояться не следовало. Они были друг для друга загоравшимися и тут же гаснущими огоньками. А ведь даже бездумная бабочка перестает кружить вокруг то и дело угасающего огонька.
— Послушай! — сказал Йошка, взяв Мартона за руку, точно брата. — А ты все-таки дурак чуточку.
— Дурак?
— Да. — И Йошка пожал Мартону руку, боясь, как бы он не выдернул ее.
— Почему? — с болью воскликнул Мартон.
— Скажи, сколько заработал твой отец на поставках для армии? — строго спросил Йошка.
Мартон облегченно вздохнул. Он ожидал совсем другого. На это ему проще было ответить.
— Сколько заработал? Да он чуть не надорвался, бедняга, — так скверно платили за солдатские башмаки, Так что ж, поэтому я дурак?
— Не поэтому. И даже не потому, что у тебя ума не хватает, а потому, что ты не там его применяешь, где надо.
Пирошка напряженно слушала.
— А где ж его применять? — буркнул Мартон.
— Где?.. Где?.. Знаешь ли ты, сколько нажили бароны Манфред и Альфонс на военных поставках? Ты бы в обморок упал, если бы услышал. А все-таки не их арестовали.
— Как ты думаешь, Йошка, — оживившись, спросил вдруг Мартон. — Зденко тоже?
— А кто такой Зденко?
— Магазин музыкальных инструментов на проспекте Ракоци.
— Он тоже… Воинских оркестров стало, по крайней мере, в пять раз больше, чем было в мирное время. Ты погляди, когда были изготовлены эти трубы…
— И погляжу! — ответил Мартон и тут же кинулся прочь, радуясь возможности расстаться с Пирошкой и своим давешним чувством. Он пошел крупным шагом, с решительностью человека, который сейчас раскроет тайну тайн.
Подошел к оркестру. Посмотрел на фирменный знак первого попавшегося тромбона: «Армин Зденко, поставщик его величества короля и императора. 1916».