Другая музыка нужна

— Ты что это? — услышал Мартон голос Пирошки.

— Тсс!.. — коротко и энергично оборвал ее Йошка.

Такого между ними никогда еще не бывало, но девушка не обиделась. Она взяла его за руку.

— Йошка, милый!.. — с мольбой воскликнула она, потом зашептала со страстью и с ужасом: — Будь осторожен. Ты же знаешь…

Главного доверенного Оружейного завода плотным кольцом окружали рабочие. Толпа сгустилась вокруг. На поверхности озера бывают такие различные тона, указывающие, где глубже и где мельче. Главный доверенный сказал что-то стоявшему рядом с ним человеку, гордый, независимый вид которого и большие усы еще раньше привлекли внимание Мартона.

— Кто это? — тихо спросил он Йошку, уже не сомневаясь, что тот, наверное, знает всех.

— Этот? Пал Модьороши, — ответил Йошка, — главный доверенный чепельцев.

— Мы признаем, — донеслось вдруг от трибуны Селеши, — что у барона Манфреда большие заслуги в деле производства боеприпасов, и с полной ответственностью заявляем, что не завидуем ему, и не чувствуем обиды за то, что его произвели в депутаты. Но пусть обеспечат избирательное право и рабочим, производящим боеприпасы, и солдатам, расходующим их.

А с третьей трибуны летело другое.

— Я вернулся недавно из покоренной Польши! — кричал в толпу д-р Кемень. — Существующий там теперь строй гораздо справедливей и честней, чем был прежде. Заботятся о социальных нуждах, уничтожили коррупцию и не швыряют в тюрьму социалистов. Там сейчас не только правосудие в руках военных, но и вся экономическая и социальная жизнь страны. Всем заправляют генералы, бургомистры, полковники, имениями управляют капитаны. Немецкий генерал-майор Диллер заявил мне: «Каждый польский крестьянин получил шесть хольдов земли. Налогов мы не взимаем. Заботимся о поголовье скота и о том, чтобы крестьянские дети учились в школе. Строим шоссейные и железные дороги. Правда, недоверчивый польский народ не желает пока вступать в эти трудовые подразделения, а ведь платят там вовсе немало — целых три кроны в день…»

— А этот, видать, шутник! — весело крикнул Пишта, услышав про три кроны в день.

И в тот же миг взвилась в воздух первая реплика Йошки Франка:

— Почему польские женщины взбунтовались, вот что вы скажите!

Д-р Кемень остановился на мгновенье, как человек, у которого во время еды что-то хрустнуло в зубах. Он поискал глазами того, кто крикнул, не нашел и притворился, будто и не слышал ничего. Почти без всякого перехода заиграл вдруг на другой струне:

— Международная социал-демократия с самого начала протестовала против палачей Польши. Первый Интернационал в 1864 году и Второй Интернационал почти на каждом конгрессе выражали свое сочувствие польскому народу. А теперь, дорогие товарищи, Польша освобождена!

В ответ раздались жидкие хлопки, но оратору и этого было вполне достаточно, чтобы продолжать в прежнем духе, этим отвечая на реплику Йошки Франка.

— Мы учредили в Польше воинские прачечные. Я видел сам: в одном здании работают шестьдесят молодых женщин. Они повязали головы платочками, и их стройные станы гнулись так красиво, будто ветер раскачивал васильки… Диллер сказал мне, что, судя по урожаю, из Польши можно вывезти семьдесят тысяч вагонов пшеницы…

— Воображаю, как обрадуются польские крестьяне! — крикнул Йошка Франк.

Д-р Кемень снова запнулся, тем более что Пишта, хотя и не понимал сути дела, поддержал Йошку и заорал:

— Небось пляшут на радостях! Мужички все в пляс пустились. Верно?

— Нет, не пляшут, мой юный друг. На войне не с чего плясать, но, как сказал мне один из руководителей социал-демократов, «немецкие солдаты исправили все». Даже уборные понастроили на улицах. Например, в Петриканах бургомистром города стал австро-венгерский полковник. Создано множество комиссий для проведения военно-социальной политики. И все это за четырнадцать месяцев? Кто поверит?!.

— Собачка Пици! — крикнул Пишта.

— Щенок, заткнись! — впервые не выдержал д-р Кемень.

Пишта оглянулся. Люди хоть и смеялись, но никто не поддержал его. Мальчик смутился и живо присел на корточки.

Д-р Кемень продолжал:

— Нигде не видел я такой богатой, пестрой, радужно сверкающей толпы, как вечерами на главной улице Петрикан. Дамские платья всех цветов, искрящийся фейерверк женских глаз… Уйма девушек! Вся улица принадлежит шестнадцатилетним. Как соблазнительны эти гибкие петриканские девушки!..

— Не стыдно вам?! — крикнул Йошка Франк.

— Послушайте, вас кто направил в Польшу, социал-демократическая партия или бордель с улицы Мадьяр? — зычно гаркнул главный доверенный Чепеля, невозмутимый Пал Модьороши.

Пишта понял, что путь открыт. Вскочил и, протиснувшись вперед, подошел к трибуне.

— Вы, бандерша! — заорал он, лязгнув зубами.

Поднялась сутолока, потому что вмешались и ребята, толпившиеся вокруг Йошки Франка.

— Довольно!.. — заорали они.

— Не мешайте оратору! — кричали другие. — Чего расшумелись?

— Говорите про заработную плату!

— Я пришел к вам рассказать о деятельности австро-венгерского командования в Польше, а вовсе не о заработной плате, — сказал д-р Кемень.

— Тогда идите к черту!