Другая музыка нужна

— С тысяча восемьсот семьдесят пятого по тысяча восемьсот девяносто четвертый.

— Я родился в восемьсот семьдесят первом, — ликуя, сказал г-н Фицек, — а мой сын — в восемьсот девяносто пятом.

— Летом и его призовут!

— Покуда до нас дойдет черед, и война окончится.

— Не окончится. Сами знаете, иначе не стали бы работать на этих. Освобождение хотите получить.

— И то верно, — согласился Фицек и вытащил из кармана огрызок сигары. Осторожно помял его. Вынул спички. — Закурите и вы, — предложил он и, не зажигая спички, приготовился ждать, пока вынет сигарету Балаж.

— Натощак не курю, — ответил портной.

— Я тоже. Но когда такие добрые вести приносят…

— Да, я и сам семьдесят первого года, — кивнул портной и без всякого перехода спросил: — Скажите, вам какой материал дают на башмаки?

— Какой? — Фицек пожал плечами. — На заготовку — барахло. На подошву — стельку.

— А нам на солдатские штаны белое полотно суют, по четыре кроны метр. Покрасят в серый цвет, и бери.

— Не наше это дело! — заметил г-н Фицек, заклеивая слюной треснувшую сбоку сигару.

— Да ведь посадят-то нас.

— Вот уж выдумали. Мы только обрабатываем материал, который нам выдают. Отвечать будут они!

— Угу! — буркнул мрачный Венцель Балаж. — Угу!..

— У вас сколько подмастерьев? — спросил Фицек, желая перевести разговор.

— Ни одного. Жена и трое старших сыновей помогают.

— А мастерской у вас никогда не было?

— Была.

— И подмастерья были?

— Были… Разорился.

— Вы тоже?! — обрадованно воскликнул г-н Фицек. — И я! А вы-то как разорились?

— Банк выжимал такие проценты за кредит, что не мудрено было вылететь в трубу. И такой процент, и сякой процент, и разэдакий… Считал я, считал, день-деньской считал, чуть мозги не просчитал.

— Истинно говорите… У меня тоже две мастерские были, восемь подмастерьев, ей-богу! Но… Чик! — И г-н Фицек, словно бритвой, провел сигарой по шее. — Никогда не знал я, что завтра будет… Словом, лучше так… Одному, без подмастерьев… Хоть и впроголодь живу, но по крайности знаю, что будет завтра… что и завтра будет не лучше. — И г-н Фицек рассмеялся странным своим смехом, который тут же оборвался. — Скоро жизнь будет так хороша, — сказал он, — что все будут ходить в полуботинках…

— В полуботинках?

— Ну да… Потому что вторая-то половина прохудится, — и он рассмеялся опять и опять оборвал смех.

Сухощавый долговязый портной проникался к Фицеку все большей приязнью.

3

Один за другим люди выбирались из парадного. Как ни тесно они лежали, но на каменных ступеньках лестницы все-таки замерзли.

Теперь все эти Ференцы Фицеки, Венцели Балажи и прочие «самостоятельные ремесленники» — сапожники и портные, — дрожа от стужи, приплясывали на месте, прыгали перед дверью конторы, хлопали себя по бокам, чтобы хоть как-нибудь согреться. Выдача материалов начиналась только в девять часов утра.

Набралось уже человек семьдесят. Часам к девяти все сгрудились толпой, и хоть каждый отлично знал, за кем стоит, все-таки иногда предупреждали друг друга: «Не забудьте, что я за вами…», «Словом, я перед вами…»

Так, толкаясь и теснясь, беседовали они меж собой. Сперва говорили все вместе, наперебой, и разговор шел волнами, то подымаясь, то опускаясь, затем ожидавшие постепенно разбились на несколько кучек. Г-н Фицек присоединился к самой большой группе людей и, вставляя замечания по всякому поводу, очень скоро привлек к себе всеобщее внимание.

Сперва рассуждали о дороговизне. О том, что цены на мясо поднялись вдвое, на жиры — втрое, а Шеффер ни на крейцер не желает платить больше, чем до войны, вот теперь и своди концы с концами.

— Работаешь по двенадцать часов в сутки, — заметил кто-то, — а прожить с семьей не можешь. Скоро уже и по воскресеньям придется спину гнуть, а ведь в воскресенье сам господь бог велел отдыхать. Об этом даже в Священном писании сказано. Верно?

— Верно! — подтвердил г-н Фицек и добавил: — Еще хорошо, что он за шесть дней сотворил мир.

— Что ж тут хорошего? — спросил кто-то.

— Да ежели б он целый год его творил, раз в году и было только воскресенье, — ответил г-н Фицек. — Правда, он мог бы сотворить и за два дня, и тогда мы отдыхали бы каждый третий день. Да, видно, наплевать ему на нас. — Г-н Фицек стоял уже в центре толпы и с удовлетворением поглядывал на гудевших вокруг него людей. — Но верно и то!.. — крикнул он и поднял руку, призывая к тишине.

А вокруг одни закричали: «Не богохульствуйте!»; другие требовали: «Говорите! Говорите!» — нарочно подбивая его продолжать разговор.

И, как всегда бывает в толпе ожидающих, люди радовались, что кто-то балагурит, а пуще того радовались, если балагура удавалось оставить в дураках.

Но г-ну Фицеку было вовсе не до шуток, он попросту говорил первое, что ему приходило в голову, и сам больше всего удивлялся, что люди смеются, обижался даже: «Что ж тут смешного?»

— Говорите! Не мешайте ему! — слышалось со всех сторон.