Другая музыка нужна

Пишта Хорват переходит на другую сторону улицы. Там тоже не меньше сутолока, и за все запрашивают такие же бешеные деньги. А шум такой, что не приведи господи! Кажется, будто пятьдесят тысяч аистов сразу защелкали клювами.

И вдруг на той стороне, где церковь показывает зад «Метрополю», купцы навострили уши. Слух у них великолепный, нюх — тоже уши: словно превратившись в мембрану, прислушиваются к далеким голосам. Уже и мальчишки-наблюдатели подали весть об опасности. Бурлящий Охотный ряд застывает. И эта тишина, словно «антишум», прокатывается по обеим сторонам улицы. Несколько мгновений — и спекулянты собирают свои товары. Мешочники ураганом несутся с корзинами, мешками и лотками к Тверской, Манежу и Красной площади.

Весь Охотный ряд разом кинулся наутек.

Никто не преграждает им пути. Пока что не до них. Бегут и многие покупатели. Кто туда, кто сюда, кто просто вслед за торговцами; авось да уронят что-нибудь или запыхавшиеся спекулянты на бегу продадут что-то по дешевке.

Теперь уже ясно, что́ вынудило всех к бегству. Рядом с «Метрополем» показался отряд — человек сто пятьдесят, шагающих в безупречном порядке. Шапки, солдатские папахи, ремни на поясе или просто веревки; солдатские шинели, штатское пальто — все вперемешку. Только ружья на плечах торчат у всех одинаково грозно. Красногвардейцы!

Шагают почти благоговейно. И обезлюдевший Охотный ряд наполняется весомым гулом рабочих предместий:

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас грозно гнетут…

3

Раздается команда. Отряд останавливается. Снова команда. Шесть красногвардейцев отделяются от отряда, среди них женщина, тоже с винтовкой на плече. Снова раздается команда. Шесть красногвардейцев окружают первый охотнорядский дом с правой стороны («Мясо»). Новая команда. Новые шесть красногвардейцев окружают следующий дом («Рыба»). И наконец, возле каждого охотнорядского дома стоит часовой. Остальные красногвардейцы с улицы и со дворов вторгаются в съестные лавки, склады и тайные подвалы. Там, где заперто, сбивают замки.

Идет реквизиция продовольствия.

И вдруг, точно набат, возвещающий пожар, наперебой начинают звонить колокола всех церквей.

Три человека стоят посреди улицы: командиры Красной гвардии. Двое русских, а третий мадьяр (левая рука у него на перевязи). Командиры наблюдают за обеими сторонами улицы; закуривают и выпускают смешавшиеся с морозным воздухом густые клубы дыма.

То один, то другой красногвардеец поспешно выходит из ворот, подбегает к командиру и докладывает так, будто принес весть о победе мировой революции:

— Обнаружено тридцать шесть бочек солонины!

Звучит команда:

— Выкатить на улицу!

— Восемьдесят три мешка рафинаду!

— На улицу!

Колокола, издав еще два-три надрывных стона, замолкают.

По снежной улице бегают какие-то черные существа величиной с кошку. То несутся наперерез всем, то бросаются из стороны в сторону, будто ноги невидимых призраков: это крысы.

В дверях одной из лавок появляется мужчина в шубе. Видно, хозяин. Настороженно оглядывается, но никто на него и внимания не обращает. И он, крадучись, уходит. На Театральной площади останавливается — здесь собрались уже все охотнорядцы. Отсюда смотрят они на «светопреставление».

На улицу с грохотом выкатывают бочки. В морозном воздухе носится запах кислой капусты и селедки. А что может быть отраднее в этой декабрьской голодной Москве 1917 года…

Но вдруг выскакивает из-за бочек высоченный купец.

— Безобразие!.. Беззаконие! Бесчинство!.. — орет он. — Немедленно тащите обратно! Это мое!

Лопата бороды его ходит влево и вправо, точно маятник.

Красногвардейцы почти добродушно отталкивают рассвирепевшего купца.

— Отец, ступай домой! — увещевают его. — Все равно зря. Пойми ж, борода… Москва голодает…

— Нечего мне понимать… Мое — и все!.. И нет у вас никакого права… — Он бухается на колени возле одной бочки и обнимает ее. А тем временем мимо катят другие его бочки. Купец вскакивает, лезет в драку, словно пьяный, истошно вопит: — Грабители!..

К нему подходит мадьяр с подвязанной рукою и здоровой рукой хватает за бороду. Притянув к себе голову в каракулевой шапке, по-венгерски кричит ему на ухо:

— Хочешь, я тебе та-а-кую оплеуху дам, что…

Лабазник, оторопевши, слушает слова на непонятном языке.

— Ступай, отец, подобру-поздорову, — рекомендует купцу один из красногвардейцев. — Ступай с богом!..

Лабазник затравленно озирается: возле каждого дома — бочки, мешки, вооруженные люди… Он безнадежно опускает голову и покорно плетется к Театральной площади, где стоят остальные охотнорядцы и, словно волки, которых отогнали от добычи, горящими глазами смотрят, как выгружают их товар.

4

Пишта Хорват наблюдал за этой сценой. Заслышав мадьярское слово («И голос знакомый! Кто же это может быть?»), подошел поближе. И вдруг узнал.

— Товарищ Новак!

Новак глянул в его сторону, шагнул навстречу, прищурился и тоже узнал:

— Хорват Махонький! — закричал он и радостно рассмеялся. — Хорват Махонький, это ты?..

— Я, товарищ Новак…