Другая музыка нужна

— Да… барон Альфонс… Не извольте гневаться. Я не виноват. Он увидел меня в канцелярии. Посмотрел на меня. Спросил, как меня зовут. Опять посмотрел. Дернул за волосы и сказал: «Передай этому господину — как там его зовут? — у которого ты служишь, что пойдешь ко мне посыльным!..» Потому что вчера он выгнал своего посыльного.

Перья скрипели. Г-н Рааб улыбнулся мальчику. Пишта испугался, отскочил от него. Он подумал, что так же, как бывало с отцом, г-н Рааб улыбается от ярости, и сейчас-то вот начнется настоящая расправа.

— Я не виноват!

Но г-н Рааб еще шире растянул рот.

— Сыночек, Иштван Фицек, родной ты мой!.. — произнес он торжественно и встал. — Видно, мать тебя в сорочке родила. Поздравляю! — И он протянул руку посыльному барона Альфонса. — Ну! — подбодрял он Пишту, который не смел подать руки. — Ну!..

Пишта огляделся вокруг. Счетоводы улыбались, кивали ему. Тогда Пишта, пересилив страх, тоже улыбнулся дрожащими губами и протянул руку.

— Вы только не извольте гневаться.

— Здорово, сыночек! Надеюсь, Иштван, что мы и в дальнейшем будем друзьями.

— Конечно, — ответил Пишта. — Только не извольте гневаться. Конечно!

В этот миг завыла заводская сирена. Час дня! Начался обеденный перерыв. Чиновники положили ручки. Вытащили пакетики из ящиков столов. Приготовились завтракать.

— А ты принес с собой завтрак? — спросил г-н Рааб.

— Нет, — пробормотал Пишта. — Мама думала, что я нынче еще домой вернусь обедать.

— Вот тебе пятнадцать крейцеров. Ступай в столовую. Купи себе колбасы. В субботу вернешь долг, — сказал г-н Рааб. У него даже уши улыбались от восторга.

Остальные чиновники тоже обступили Пишту. Происшествие нарушило порядок. Один дал пять, другой — десять крейцеров. «В субботу отдашь. Меня зовут так-то». — «А меня зовут так-то». Пишта только подставлял ладонь. И под конец он сосчитал: форинт шестьдесят пять крейцеров.

Шатаясь, вышел он в коридор, из коридора на заводской двор, не понимая, что случилось, но чувствуя, что все это к лучшему, что барон Альфонс еще более важная шишка, чем г-н Рааб. Пишта весело подпрыгнул, как, бывало, летом на улице Петерди, только не крикнул «гоп-ля!», потому что двор был полон народу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, из которой читатель узнает ряд ужасных вещей, а именно, что Йошка Франк хочет из ревности пристрелить Пишту Фицека, а у орла все прибавляются и прибавляются головы…

1

С форинтом и шестьюдесятью пятью крейцерами в руке, с повязкой на рукаве, с удостоверением, что он посыльный барона Альфонса, и с угрызениями совести, что он почти не вспоминал Пирошку, а если и вспоминал, то как-то мельком, Пишта вышел из здания канцелярии на заводской двор. От радости ему неудержимо захотелось увидеть Пирошку, ей первой рассказать, что случилось. Про Отто он тоже вспомнил с благодарностью и с умилением. Отто не обманул его; он, Пишта, в самом деле стал посыльным, да к тому же у барона Альфонса. Этого Отто, конечно, еще не знает, об этом надо сообщить ему, и немедленно. «Сперва Отто, потом Пирошке! Нет! Сперва Пирошке, потом Отто! Нет! Сперва Отто…»

Но Пишта не успел пока ознакомиться с заводом, не знал еще, где какой цех расположен. Незнакомое место кажется вначале во сто раз больше, чем позднее, когда под грузом привычных ощущений оно словно съеживается и становится даже меньше, чем на самом деле. Теперь Пиште почудилось, будто он попал в огромный запутанный лабиринт. Мальчик покружился на широко раскинувшемся заводском дворе, поглядел туда-сюда и будто потерялся в этом беспорядочном лесу людей и предметов.

На длинных скамейках, протянувшихся вдоль стен корпусов, словно ласточки на телеграфных проводах, сидели рабочие, высыпавшие на обеденный перерыв. Только ласточки были в красивых белых жилетках и в черных курточках, поглядывали на небо, дергали хвостиками и щебетали; а эти сидели здесь в выцветшей, потертой одежде, опустив головы от усталости, и, молча или тихонько перебрасываясь словами, закусывали.