Другая музыка нужна

— Я внес бы предложение, — крикнул г-н Фицек, обидевшись за то, что сыновья его «могут пасть смертью храбрых», — да не знаю даже, где оно, это министерство, помещается! И вообще-то там плевать хотят на здравый смысл…

— Что верно, то верно! Не только что плевать, но и… И не только на здравый смысл, но и на вас самих.

— Вы что грубияните? — крикнул г-н Фицек.

— Ишь недотрога нашелся! Вы лучше скажите, кто победит, ежели солдаты лягут на границе?

— Да, да, кто победит? — послышалось со всех сторон.

— При нынешней технике на границе не ляжешь. Куда вы денете пушки сорок второго калибра?

4

Разговор устремился по другому руслу. Стараясь перещеголять друг друга, заговорили о новом чудодейственном оружии, в точности повторяя слова газет. Про г-на Фицека сразу же забыли. Какой-то старик, воевавший, должно быть, еще при Кенигреце[1], как только назвали новейшие изобретения, вспомнил про бездымный порох, — какое это великое открытие и как оно ускорило окончание войны.

— Великое открытие? — спросил г-н Фицек, протиснувшись вперед. — А по-моему, так лучше изобрели бы беспороховой дым.

— А не прикажете ли вам подать еще и безвоенное объявление войны? — крикнул портной в котелке, и все снова развеселились.

— И это было бы не худо! — ответил г-н Фицек. — Впрочем я и на беспризывную войну согласен. Хотя ежели рассудить хорошенько, так в окопах не так уж и плохо. Сравните, как мы живем и как солдат живет на фронте, что он получает в день.

— А что он получает?

— Четыреста грамм мяса, семьсот грамм хлеба, поллитра вина в обед, столько же на ужин, сто двадцать грамм сахару, двести грамм жиров, сто сорок грамм овощей, тридцать грамм табаку…

— Двух коров и быка в придачу! — крикнул портной в котелке. — Откуда вы эту чушь взяли?

— Из «Непсавы». Как прочтешь такое, задумаешься: «А не податься ли всей семьей на поле битвы?»

— Что, приспичило больно? — раздались голоса. — Мы можем вам удружить!

— Не надо, — ответил г-н Фицек, обидевшись опять.

Он-то хотел сказать совсем другое, он ведь прекрасно знал, что все это враки.

— Смерти испугались! А ведь вам уж как-никак пятьдесят стукнуло! Пожили свое! Что тогда двадцатилетним говорить?

Г-н Фицек оказался опять в центре шумящей толпы.

— Во-первых, мне только сорок три. Во-вторых, на время войны я охотно взял бы и все восемьдесят три!.. — крикнул он человеку в котелке. — А что я пожил свое… Так имейте в виду, что пожилому человеку трудней помирать, чем молодому.

— Это еще почему?

— Почему?.. Да потому, что… он жить привык!.. Хотя, черт побери, помирать никому неохота!

— Святая истина! — крикнул мужчина в черном котелке. — Вы, верно, сапожник?

— Да. А что?

— Одни сапожники и бывают так по-дурацки умны. Ежели б нашу очередь установили по уму, стоять бы вам семьдесят первым.

Тут уж сапожники встали на сторону Фицека, так как обладатель котелка обидел этим их всех. Фицек почувствовал поддержку и заорал:

— Лучше я буду последним среди умных, чем первым среди дураков! Поняли? А кроме того, коли хотите знать, — кивнул он портному в котелке, который от хохота едва держался на ногах, — я уже и кельнером был.

— Только этого не хватало!..

Десятки голосов вырвались сразу, словно из гармошки, которую топчут ногами:

— А, кельнер!

— Фери! Подай пальто!

— Фери! Стакан воды!

— Фери! Газету!

— Фери! Кофе подай!

Фицек озирался словно затравленный зверь.

— Кельнер — великий господин! — взвизгнул портной в котелке. — Я еще не видал, чтобы барон в сапожники пошел, а вот барона-кельнера видал. Ур-ра! Побочный сын эрцгерцога габсбургского барон Эрне Вальдберг служил кельнером в кафе «Остенде».

— А ну, подойдите-ка сюда! — крикнул другой. И так как Фицек не шелохнулся, сам шагнул к нему. — Похож! — заорал он. — Похож!

— На кого?

— На Франца-Иосифа! Такая же дурацкая рожа, как у него. Так и есть, побочный сын! Герцог Ференц Фицек!

Фицек опустил голову. Венцель Балаж сжалился над ним. Оттащил в сторону. В толпе еще раздавались взрывы смеха, а через минуту про г-на Фицека забыли, будто его и не было.

ГЛАВА ВТОРАЯ, из которой выясняется, что правительство только и делает, что думает о своем народе, поэтому у него даже выспаться нет времени

1

В дверях конторы показался швейцар. Время близилось к девяти. Мастера стали в очередь. С грохотом и скрежетом распахивались во дворе массивные железные двери складов. Электрические луны погасли. На дворе хмурились утренние декабрьские сумерки.

Служащие один за другим скрывались за дверьми конторы, не удостаивая даже взглядом толпу поджидавших мастеров. А что уж говорить про директора и прочее начальство, которое позднее приезжало в экипажах.

Чин служащего точнее всего можно было определить по тому, как вела себя толпа. Чем выше был чин, тем тише и настороженнее встречала его толпа. А когда появился директор, мастера уж вовсе онемели и только вытягивали шеи, как гуси, когда они стараются заглянуть в сад сквозь редкий плетень.