А он притянул к себе ведро, стоявшее чуть поодаль, и запустил туда руку. Моё сердце мгновенно всколыхнулось дурным предчувствием: что же там на этот раз? Он достал что-то и судорожным движением кинул в жерло печи. Неприятный, едкий запах обжёг обоняние; я сильно захотела зажмуриться, чтобы не видеть этого. Но мои глаза были его глазами, а он предпочёл смотреть, и, вопреки своему желанию, я разглядела их: блёклые и серые, они создавали клубы тёмного дыма. Каков же был мой ужас, когда я поняла, что это не дрова, это кости так уютно потрескивали в печи!
Я проснулась с какой-то тяжестью в груди. Мне не было холодно; в отличие от предыдущей ночи, меня не трясло. Стучали капли дождя по окнам и карнизам ночного города, но мне казалось, что это кости трещат, сгорая; работал обогреватель, но мне казалось, что тепло идёт от печи. Текли по щекам мои слёзы, но казалось, что вовсе не мои. И так оно и было, по крайней мере, отчасти. Одна ли я сейчас в своей комнате, в своём теле, или он тоже здесь, скорбит о ней со мною вместе?
Впрочем, все мои попытки почувствовать потустороннее присутствие ни к чему не привели. Да и зачем? Экскурсия ещё свежа в памяти, и было совершенно очевидно, что именно я увижу уже в эту ночь. Странно, но во мне не было ни ужаса, ни паники, ни желания как-то выпутаться из этой истории. Я смирилась и решила, что раз вижу эти сны, значит, в этом есть какой-то смысл, и мне следует его разгадать.
Итак, в третью ночь я оказалась в той же комнате, что и во вторую. Вот только на этот раз не было ни стола с расписными вазочками, ни пушистого кресла; лишь скромный тёмный гроб одиноко стоял посредине. Я долго смотрела на него, а затем медленно подошла к нему и забралась внутрь. Только тогда я сообразила, что это не я, что это он ложится в гроб. Вот он достал какую-то скляночку – яд, конечно же. Но скажи же хоть что-нибудь, дай подсказку!