Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой

Пошла ты к дьяволу, говорю я, даже не пытаясь заставить свой вялый язык четко выговорить «ш». Что ты мне тут подсовываешь? Уж не сомнительный ли призыв «назад к природе»?

К какой природе? — коротко спрашивает Паула, и я вижу, как она встает из-за стола и направляется к двери.

Что это ты задумала?

Судя по ее виду, она и впрямь решила бросить меня на произвол судьбы.

Не может она так со мной поступить.

Слушай, говорю я, стараясь не впадать в интонацию маленькой девочки, на которую невольно сбиваюсь в таких ситуациях. Слушай, ты ведь должна понять. Я устала защищаться, потому и вела себя так. В конце концов, с твоей стороны тоже нехорошо говорить, будто единственная непреложная истина, с детства вдалбливаемая нам в стране, которую мы можем звать отечеством или родной страной, — это валовой общественный продукт. Подобные заявления граничат с кощунством.

Она остановилась, положив ладонь на ручку двери.

У меня в голове вертятся начальные строки песни, исполняемой женским ансамблем: «На дороге под булыжником песок, вырви же камни из песка…»

Передали один раз по радио — и хватит: лучше что-нибудь в мужском вкусе.

У Паулы и в мыслях нет вернуться на свое место.

Слушай, говорю я, ты уж прости.

Она по-прежнему не трогается с места, и я спрашиваю себя, не подарить ли ей примирения ради что-нибудь из моего гардероба.

Наконец она опять усаживается за стол и говорит, что хотела бы получить мои волосы. Одежду мы уже и так делим.

Я, мол, должна отрезать волосы для ее куклы с фарфоровой головкой и прической из синтетики.

Знаю, когда-нибудь она эту куклу уронит.

Часть IV. Осень

1

Смирилась перед жизнью, как перед необходимостью кастрации.

Ни разу не задумалась над тем, что, возможно, скована в своих движениях. Теперь, осенью, став впечатлительной, обретя восприимчивость, Паула склонна к преувеличениям.

Спущенный пруд еще далеко не смертельно отравленная планета.

У нее словно отравлен мозг.

Не одни только книги оказывают громадное воздействие. Кухонные ножи тоже полагается изымать из ручной клади авиапассажира, и пользоваться ручными гранатами дозволено лишь посвященным.

С трудом Паула выучилась разбирать буквы, усвоила алфавит. Теперь она читает бегло — впрочем, для человека ее профессии иначе и быть не может.

Книга — это ведь не граната, верно? Не может она быть гранатой. Да у Паулы и книги-то Нет, есть только Феликс.

Он стал холоднее. Рассудочнее. Однажды взял ее с собой. Действительно, другой женщины он не завел.

Ужас перед кастрацией донимает его все сильнее, и Паула объясняет это тем, что он находится так далеко от своего настоящего дома. Для тревоги нет причин.

Ничего такого, что могло бы подпалить ее дом разом со всех четырех сторон.

Она хоть и принадлежит к поколению, которое намеревалось стать на баррикады, но политикой никогда всерьез не занималась. А поэтому чувствовала себя неуютно, придя с Феликсом к его друзьям, да и в чисто языковом отношении было трудновато.

Сегодня они у озерца возле автострады. Конец сентября. Феликс за рулем. По радио — сообщение об уровне рождаемости, который продолжает падать.

Вымирающий народ, говорит Феликс непривычно саркастическим тоном, и Пауле это нравится.

Человечество пока не вымирает, отзывается она, мы-то ведь живы.

Вода, уверяла она, здесь оттого бурая, что течет из болота. Хлопья пены у берега никак не связаны с загрязнением окружающей среды.

Снулая рыба на берегу явно смердит.

Ранним утром и вечерами по выходным у воды на складных стульчиках сидят люди с рыбацкими удостоверениями — пытают счастья. Во время соревнований рядом толкутся жены и дети с термосами и бутербродами. Часами никто не произносит ни слова.

Что вы задумали? — спросила Паула, когда они возвращались от его друзей.

Заново начать историю Испании, ответил он, порвать с прошлым. Нет, никаких покушений на туристов. Мы выполним обещание свободы.

Дерзкая мечта о счастье.

Идея меж двух войн.

Кто ее не защищает, заявил Феликс, тот ее предает. И незачем тут болтать о счастье.

Надежда? — любопытствует Паула.

Вечером они увозят свою рыбу, и удочки, и складные стулья, и жен, и детей, и пустые термосы, замораживают улов, так же как зайцев, попавших под колеса на шоссе. Какой же дом нынче без морозильника?

Уровень воды сегодня низкий. Раздолье для пиявок. Бутылочные горлышки, жестянки, обрезки труб в иле. Болотная вода полезна для здоровья.

Но летом, говорит Паула, природная гармония была в полном порядке. Я сама видела стрекозиную парочку. Знаешь, недавно мне приснилось море. Чтобы попасть на берег, нам пришлось несколько километров идти пешком и перебираться через сточную канаву. В море была не вода, а прямо клоака. Я полезла в нее только потому, что, когда приезжаешь на море, положено окунуться в прибой. Я начинаю побаиваться, говорит Паула, хотя все время твержу себе, что мы не умрем, пока живы.

Ты жива?

С запада по небу, которое теперь бледнеет уже к шести, летит пассажирский самолет. Упершись затылком в подголовник, Паула недвижно сидит рядом с Феликсом.

Самолет почти недвижен в рамке ветрового стекла.