Другая половина мира

— Ну, тогда иди, подумай. Глядишь, Одисс тебе что-нибудь и присоветует. А я постою тут, чтобы никто тебе не мешал. — Он встряхнул перевязью, и стальные лезвия протяжно зазвенели.

Дженнак похлопал его по плечу и вышел наружу. Его жилище было просторным, сложенным из бревен и крытым поверх них дерниной; имелся в нем очаг, ибо сезон Увядания в Ибере теплом не баловал. В этот сезон шли здесь ливни, дули пронзительные ветры, иногда падал с неба белый пух, а море непрерывно штормило. Так продолжалось с середины месяца Дождя до месяца Бурь; но сейчас наступил месяц Молодых Листьев, ветер стих, серые тучи развеялись, и горные склоны вновь одела зелень. Можно было бы отправиться в обратный путь после шестимесячной стоянки в Ибере, если б не Чолла, свистунья… Вот и досвистелась!

Он обвел взглядом свой лагерь, дремавший под серебристым светом луны. Жаль покидать его! Люди устроились тут с основательностью бывалых ветеранов: воздвигли полсотни хижин для жилья и перенесенного с кораблей груза, две сторожевые башни, на которых постоянно дежурили воины и кейтабские сигнальщики, выстроили прочную изгородь с навесом у ведущей вниз тропы. Огораживать весь стан необходимости не было, так как пришельцы из Эйпонны расположились на плоской вершине утеса, того самого, напоминавшего сломанный зуб, где встретили их при высадке люди Умбера Уриеского. Эта обрывистая скала высотой в тридцать локтей напоминала неприступную крепость. В северном ее конце высился гранитный клык, а с южного склона, более пологого, спускалась дорога к воде, причалам и лежавшей перед ними площадке — единственный безопасный путь, по которому можно было подняться в лагерь. Его перегородили частоколом с воротами и навесом, а под навесом, для устрашения воинственных дикарей, поставили четыре метательных машины, сейчас уже убранных. Поселение иберов, хольт Уриес, тоже расположилось на скале, торчавшей по другую сторону площадки; оттуда и доносился грохот барабанов, разбудивших Дженнака.

Забравшись на гранитный клык, он присел, широко расставил ноги в тяжелых сапогах, и оперся о кулаки подбородком. К востоку, к морю, темной лентой с серебристыми проблесками уходил фиорд, протянувшийся на двадцать полетов стрелы узкий залив, напоминавший соленую реку. Прямо внизу, под скалами, он заканчивался округлой и тихой бухтой, где у причалов, в обсидиановой темной воде, застыли кейтабские драммары с выпущенными балансирами и неуклюжие ладьи уриесцев. За причалами лежала квадратная площадь, выровненный и очищенный от камней клочок земли; с запада его огораживала конюшня и несколько складов для сушеной рыбы, мяса и зерна. Склады были уже пусты; все запасы из них покоились в трюмах драммаров, вместе с иберским серебром, но в конюшнях еще стояли лошади, три жеребца и восемь отборных кобыл, которых Дженнак собирался увезти в Эйпонну. Рядом с уриесскими ладьями не было видно ни человека, ни огонька, однако все драммары освещались факелами, и там неизменно стояла стража. С приходом теплого сезона две сотни кейтабцев ночевали не в лагере на скале, а на своих судах, как и сам О’Каймор, утверждавший, что земля слишком твердая для его боков и на ней ему плохо спится. Впрочем, в минувшие дни он часто покидал «Тофал» ради пиров и попоек, устраиваемых Умбером, ради торговых дел и всяческих хитрых обменов, и ради местных женщин, находивших его необычную внешность весьма привлекательной.

Грохот барабанов внезапно смолк, и в обрушившейся тишине Дженнак различил тонкое и жалобное лошадиное ржание. Приносят в жертву Одону коня, подумал он и зажал уши. Сердце его пронзило болью; убийство лошадей казалось ему таким же преступлением, как насильственная смерть ребенка. С первого взгляда, с первого вздоха, как кони попались ему на глаза, он был очарован — да что там!., пленен и покорен! У этих животных было все, чего недоставало быкам, тапирам, ламам и верблюдам — изящество и резвость, благородный вид, красота, преданность и несомненный ум. Вдобавок они отличались силой; они могли катить колесницу с рассвета до заката с недостижимой для быков скоростью, они могли нести поклажу или человека в боевом вооружении, они могли мчаться, как ветер, и сами казались потомками ветров! Воистину, они были совершенны, как атлийский нефрит, и ради них одних стоило отправиться сюда, в Земли Восхода!

И таких животных иберы убивали, приносили в жертву своим кровожадным демонам…