Катя с охапкой цветов идет по улице, Петр подходит к ней, пытается заговорить, но девушка в ужасе швыряет цветы прямо ему в лицо и исчезает, а Петра (того, который во сне) охватывает ужасное ощущение, что поскольку розы коснулись его, то теперь кармическая или бог его знает какая связь с Лёвкиной перешла на него. Иными словами, теперь он связан с ней накрепко, как с матерью. И уже не может, не должен и права не имеет разбираться в злоупотреблениях, которые она допустила, когда работала следователем.
Проснулся он не сказать, чтобы полностью отдохнувшим, но заметно посвежевшим, хотя настроение после вчерашнего было отвратительным, да и сон позитивных эмоций не добавил. Разве что на Катю посмотрел, а всего остального лучше бы не видел.
Взял телефон, выключил будильник и тут же полез в сообщения и в почту. Телефон отобрали сразу при задержании и вернули, только когда все закончилось. У Петра было буквально несколько минут, чтобы быстро глянуть, кто что написал и какие новости в мире, пока Каменская разговаривала с Владимиром Юрьевичем. В машине писатель выносил ему мозги на тему «нельзя ее злить, делай, как она говорит, а если хочешь поступать по-своему, то предварительно обдумывай все как следует, планируй, просчитывай ходы и варианты». Короче, мораль ясна: умным быть хорошо, дураком быть плохо. Большого уважения к старшим по возрасту Петр не испытывал, но все-таки утыкаться в телефон, когда тебе читают нотацию, не посмел. Истинное отношение — само по себе, а воспитание — само по себе. Как говорится, мухи и котлеты отдельно. Когда приехал к себе на квартиру, сил уже ни на что не оставалось, сразу заснул.
Непрочитанных сообщений и писем оказалось множество. Особенно настойчиво искала его во всех сетях и мессенджерах Лариса, с которой Петр вроде как встречался. Назвать ее своей девушкой он бы не рискнул, не те отношения. Так, секс время от времени, иногда милые знаки внимания, и никаких обязательств. Лариса замуж, конечно, хотела, но не сейчас и уж никак не за Петра, в этом он не сомневался. Она могла неделями не появляться и не отвечать на сообщения, а потом вдруг возникать в ежедневном режиме, быть нежной, ласковой, страстной и всячески демонстрировать приязнь и почти что влюбленность. Сейчас, судя по всему, наступил именно такой период, Лариса срочно нуждалась в обществе Петра и настойчиво писала ему, требуя ответа. То ли девушка держала молодого журналиста «на замену», как носят в школу сменную обувь, и приникала к нему, когда с основным возлюбленным что-то разлаживалось, то ли это были проявления особенностей характера, а то и невроза. Ответа Петр не знал, но и не искал его, никаких вопросов Ларисе не задавал и вел себя как истинный джентльмен. Слишком болезненно, слишком сильно ранило его расставание с той, другой девушкой, с которой они прожили вместе почти два года, когда он вернулся из Москвы в родную Тюмень. Он не был готов к новым отношениям и стремился какое-то время их избегать. «Я ничего этого не хочу», — говорил Петр сам себе. Говорил твердо, уверенно, искренне. Он действительно не хотел.
До позавчерашнего дня. До того момента, когда поймал себя на том, что постоянно вспоминает о девушке в очках и с розой в руке. А теперь она ему еще и снится! «Нечего о ней думать, она замужем. Ни ты ей не нужен, ни она тебе», — одернул себя Петр, занеся палец над экраном телефона, чтобы написать ответ Ларисе. Однако посмотрел на часы в углу экрана и понял, что опаздывает. Он проторчал в телефоне, оказывается, целый час и даже не вылез из постели! Нужно срочно мыться-бриться-одеваться и мчаться к Каменской. На завтрак времени не остается, но это фиг с ним, фастфуда никто не отменил, и пусть Каменская морщится, ему, Петру Кравченко, очень нравится. Вкусно, недорого и — главное — времени не отнимает, можно сжевать на ходу. Опаздывать не хотелось бы, Каменская и так злая, как мегера, особенно после вчерашнего. Если он опоздает — вообще загрызет.
Проснувшись, Настя вдруг ощутила, что злость закончилась. Исчезла, растворилась. На ее месте остались равнодушие и печальные сожаления. Какое странное сочетание…