Ей просто не хотелось идти домой, не имея в голове принятого твердого решения. Дома ей придется встретиться со Славиком, и нужно будет как-то себя вести. Как? Эта мысль весь день не давала ей покоя, но она с самого начала, как только закончила тот ужасный телефонный разговор с мужем, знала: пока не примет решение — домой не пойдет, а приняв решение, уже не отступит от него ни на миллиметр. Работа весь день валилась из рук, Катя делала чудовищные ошибки в письмах, ставила не те адреса, ссылалась не на те документы, спохватывалась, переделывала, ругала себя. Когда ее позвали из стационара, попросили подойти успокоить малыша, не дававшего поставить капельницу, Катя на полдороге вдруг разрыдалась и даже до палаты не смогла дойти. Медсестра так перепугалась, что немедленно побежала к психологу: ну как же, Катя Волохина, мотор, движущая сила, эпицентр всего учреждения, самая преданная делу, самая деятельная и неунывающая — и вдруг стоит посреди коридора и рыдает так, что трясется вся.
В тот момент Катя готова была именно психологу — пожилой спокойной женщине, которая мягко обняла ее и отвела назад в кабинет, — рассказать о своей беде. Она уже набрала в грудь воздух, чтобы начать говорить, но подошла сотрудница:
— Катюша, к тебе пришли.
— Кто?
— Не знаю, какая-то дама, одета хорошо, на машине приехала. В холле ждет.
«Может, новый спонсор объявился, — подумала Катя, судорожно ища в кармане бумажную салфетку, чтобы вытереть лицо. — Разговоры подождут, дело в первую очередь». После субботнего мероприятия некоторые материалы появились в интернете уже в воскресенье, а сегодня, в понедельник, их было еще больше, Катя проверяла. А вдруг и в самом деле пресс-конференция дала свой результат, и эта хорошо одетая дама — представитель какого-нибудь бизнес-лорда, возжелавшего оказать посильную помощь? Как было бы хорошо! Им так нужны два новых детских инвалидных кресла, и стойки для капельниц уже совсем древние, где-то списанные и приобретенные хосписом практически даром, разваливаются на ходу. Не говоря уж о предметах гигиены и расходных материалах, надобность в которых никогда не заканчивается.
Выбежала из кабинета, заскочила в туалет, плеснула на лицо холодной воды, глянула в зеркало. Нет, все равно видно, что плакала. Ну и пусть. Дело прежде всего.
Пока спускалась со второго этажа в холл, почти успокоилась. Подошла к незнакомке, красивой яркой блондинке с темными глазами, улыбнулась и удивилась, что улыбка далась ей без усилий.
— Здравствуйте, я Екатерина Волохина. Мне сказали, что вы меня спрашивали.
— Здравствуйте, я — Алла Владимировна, можно просто Алла. Я была в субботу на аукционе и вот подумала, что…
Катя не понимала, как так получилось, но именно ей, этой совершенно незнакомой посторонней женщине, она рассказала о себе и Славике. Сначала Алла спросила, где они могут поговорить, и Катя отчего-то постеснялась вести ее, такую красивую и нарядную, в тесную и душную рабочую комнату. Пришлось сказать, что переговорной у них в хосписе нет, и предложить побеседовать прямо здесь, в холле. В ответ Алла посмотрела на часы и спросила, нет ли поблизости какого-нибудь приятного кафе. Видимо, Катя не сумела скрыть колебания, услышав про кафе, на которое у нее банально не было денег, потому что Алла Владимировна тут же добавила:
— Будьте моей гостьей.
Почему Катя немедленно согласилась? Почему, когда Алла уже в кафе внимательно посмотрела на нее и тихо спросила: «Вы чем-то расстроены? Что-то плохое случилось?», она, Катя, всё рассказала. Вот просто взяла и вывалила перед ней всю кучу негатива, накопившегося в душе. Про мать-наркоманку, которой было наплевать на мужа и дочь. Про отца, чьи надежды она не оправдала и который из-за этого отказался от нее. Про мужа, который ее предал. Про Женю и Светочку, которых она не может бросить на произвол судьбы.
Они разговаривали долго. Потом Алла уехала, договорившись обязательно встретиться с Катей на следующий день, то есть завтра. А Катя вернулась в хоспис, села за свой маленький столик, включила компьютер, уставилась невидящими глазами в экран и начала вспоминать весь разговор, перебирая по фразам, по словам, обдумывая и то, что говорила Алла, и то, что говорила она сама.
— Катя, пойми, твой муж — сам еще ребенок, — говорила ей Алла, легко и быстро перешедшая на «ты». — Он мальчик. Сейчас ему двадцать один, а когда вы поженились, вообще было девятнадцать. Всего девятнадцать! Он сущее дитя! Будь снисходительна к нему, ведь ты старше, значит ты умнее, мудрее, у тебя больше жизненного опыта…