Другая сторона

– Да, конечно. – Он встал, опираясь на спинку стула.

Вслед за Николь он поднялся на второй этаж. Николь толкнула дверь и щелкнула выключателем.

– Ну как? – сказала она. – Узнаешь?

Наткет кивнул. Конечно, узнает, еще как… Если бы воспоминания имели вес, пусть каждое с мелкую монетку, то сейчас его расплющило бы многотонной громадой.

Стены комнаты были разной длины, образуя неправильную трапецию. Чтобы уравновесить асимметрию, потолок сделали скошенным, в итоге добившись противоположного эффекта. Но Наткету эти нескладности были по душе.

Ветер колыхал синие занавески, на которых развернулась история авиации – среди крошечных облачков застыли бипланы и сверхзвуковые истребители, пузатые аэробусы и остроносые летающие лодки.

Он же когда-то подумывал о карьере пилота… Чтобы пролетать над Спектром безоблачными ночами и мигать огоньком знакомым, собравшимся на главной площади. А еще писать открытки из самых невероятных мест: «Здравствуй, папа! Эту открытку я пишу в Париже, стоя у Эйфелевой башни. Завтра я улетаю в Токио…»

На лесках, привязанных к люстре, крутились модели самолетов – неряшливо склеенные и неумело раскрашенные. Привстав на цыпочки, он подтолкнул зеленый «Ньюпор» – самолет закрутился в смертельном штопоре. Раньше, чтобы дотянуться, надо было лезть на стремянку. И нигде ни пылинки… Николь наверняка убирается здесь минимум раз в неделю.

В углу стояла кровать, вернее высокий матрас, накрытый одеялом. Не потому, что Наткет боялся высоты, – просто подобное ложе несло оттенок спартанской аскетичности. Закаляет характер, так он тогда говорил. То, что нужно будущему пилоту.

Вдоль стены громоздились коробки с журналами и книгами. Наткету вдруг захотелось зарыться в них и просидеть всю ночь – перебирая, перелистывая и перечитывая. Ничто так не хранит воспоминания, как. старая бумага. А с этими журналами и книгами прошло считай все его детство. И едва ли, перечитывая тот самый «Изумрудный город» в зеленой обложке, он будет думать о приключениях Дороти и ее друзей. Вот про то, как они с Николь собирали желтые камешки, чтобы сделать дорожку к домику на дереве, – про это он вспомнит.

– Принести еще одеяло? – предложила Николь. – Отопление барахлит, а ночи сейчас холодные.

– Все в порядке, – заверил ее Наткет. – Я так вымотался, что спать буду без задних ног.

– Как знаешь, – сказала Николь. – Спокойной ночи.

Она вышла, прикрыв за собой дверь.

Наткет погасил свет, но еще долго лежал без сна. Сквозь щель в занавесках выглядывал острый рог месяца, похожий на слоновий бивень. А в стороне мерцала розовая звездочка. Это и есть Марс?

Уже засыпая, Наткет подумал, что так и не перезвонил инспектору. Флюгер на крыше тихо заскрипел, ловя дыхание океана.

Калеб терпеть не мог обеденную скатерть в своем доме: изрезанную ножом, выцветшую от времени клеенку. Но бесила Калеба не ее ветхость, а рисунок. Фрукты: фаллического вида груши, лоснящиеся персики, упругие грозди винограда… С тем же успехом на клеенке могли быть пропечатаны порнографические картинки.

Скатерть выбирала его мать, а вкус у нее был чудовищный. Достаточно взглянуть на собаку. Сейчас бультерьер с идиотской кличкой Кролик лежал у ног и громко храпел. Не спал, но храпел.

– Пошел вон. – Калеб замахнулся, чтобы пнуть собаку, но, наткнувшись на ледяной взгляд матери, так и не ударил. Кролик даже не шелохнулся.

– Ешь спокойно, – сказала Феликса.

Калеб уставился в тарелку. Спокойно, как же! Он повозил ложкой, размешивая суп. Среди кружочков белесого жира плавали рыхлые хлопья цветной капусты. Овощи он ненавидел, как и фрукты, но мяса сегодня мать не дала. Выловила кусок и демонстративно отдала собаке. Опьянение прошло, оставив после себя головную боль и обостренное обоняние. Сколько Калеб себя помнил, в их доме пахло тушеными овощами. К этому запаху не привыкнуть, и сейчас его выворачивало на изнанку. А впихивать овощи еще и внутрь было сверх его сил.

Калеб отшвырнул ложку. Жирные капельки супа веером разлетелись по клеенке.

– Дрянь, – сказал он. – Шлюха…

Феликса пожала плечами.

– Я тебя предупреждала, чему ты удивляешься?

Она сидела на противоположном конце стола, разложив перед собой фотографии, точно пасьянс.

– Ты про каждую бабу так говоришь, – хрюкнул Калеб. – И че, мне каждый раз тебя слушать?

– Хоть бы раз меня послушал, – с нажимом сказала Феликса. – Я же знаю женскую породу.

Калеб покосился на тарелку. Ну-ну…

– Конечно, ма. Черт, жаль, не проучили ее лунатика.

– Успеешь. Всему свое время. А сейчас возьми ложку и ешь.

Скрипнув зубами, Калеб сделал, что она сказала. Перечить матери было невозможно. Она все равно заставит его съесть этот суп, а чем дольше он тянет, тем противнее тот будет. Сморщившись, Калеб проглотил первую ложку. Совсем не просто жить, когда твоя мать ведьма. Настоящая.

Когда с супом было покончено, Калеб поднялся из-за стола. Его еще шатало – не самое приятное ощущение на трезвую голову.

– Пойду-ка посмотрю матч…

– Проиграли, – сказала Феликса. – Шесть два…

Калеб скривился.

– Могла бы и промолчать!

– Мог бы и не нажираться как свинья, – пожала плечами Феликса.