Другая сторона

Как видно из письма, тогда я еще пребывал в благодушном настроении. Теневые стороны жизни — те из них, которые уже к тому времени обратили на себя мое внимание, — я опишу в конце этой главы. Но прежде хочу сообщить кое-что относительно культа — или того, что я за него принимал.

7

Эта область столь же интересна, сколь и запутана. Мне так и не удалось проникнуть в нее до конца, даже впоследствии. Тем не менее я приблизился к решению некоторых загадок. И если мои изыскания дали отрицательные результаты — в том не моя вина, ибо некое враждебное влияние перечеркивало все мои усилия в этом направлении, и добытые сведения остались весьма скудными.

Все великие мировые религии имели в стране грез своих приверженцев — в большем или меньшем числе. Но это была лишь видимость, мишура. Образованные люди признавались в этом сразу. Они были умны, свободны от предрассудков и не склонны к подчинению жестким иерархическим схемам. К тому же среди них было немало светлых голов. Но даже в них жила эта фаталистическая вера в изощренно справедливую судьбу, а вместе с ней — и всевозможные странные и смутные представления, над которыми здесь не разрешалось смеяться. Однажды я убедился в этом на собственном опыте.

Еще в первой четверти года я познакомился в кафе с симпатичным молодым господином, бароном Гектором фон Бренделем. Приятный и простой в общении, весельчак, хотя несколько неврастеничный и капризный, но уж во всяком случае не дурак. Его легкая, сдержанная меланхолия расположила меня к нему при первой же встрече. С тех пор мы виделись ежедневно.

— Вы здесь уже три года. Брендель, — сказал я ему однажды за столиком, когда мы остались в кафе одни. — Я непременно хочу выяснить одну вещь. Как я понимаю, здесь, в стране грез, существует какой-то тайный союз единоверцев, вроде ордена вольных каменщиков. Известны ли вам какие-нибудь подробности? Не могли бы вы хоть немного посвятить меня в эту тайну? Рассказать о ритуалах, обрядах?

Он искоса глянул на меня, кашлянул и сухо спросил:

— А что, собственно, вы заметили?

— Да ничего определенного. Сама идея фатума не нова, но меня поражает то упорство, с которым здесь держатся за старомодный уклад жизни, отсутствие прогрессивных настроений, ну и еще кое-что. — Я рассказал ему о случае с парикмахером и медным тазиком. Он выслушал меня очень серьезно, медленно скрутил сигарету и, печально усмехнувшись, заметил:

— Чтобы быть вполне откровенным — да, мой дорогой, за всем этим что-то стоит. Но, увы, я знаю ненамного больше вас.

— И все же я был прав! — воскликнул я, хотя в глубине души испытал разочарование. — Но неужели вы-таки ничего об этом не знаете? Разумеется, если нужно, я буду молчать!

Брендель несколько мгновений раздумывал, затем вполголоса произнес:

— К некоторым вещам здесь относятся с благоговением, но я не знаю, много ли вам будет пользы от того, если я назову несколько местных святынь.

— О, прошу вас, доставьте мне такое удовольствие! — попросил я, снедаемый любопытством.

— Извольте: у нас особо почитаются яйцо, орех, хлеб, сыр, мед, молоко, вино и уксус.

— Ага! — вскричал я радостно. — Гигиенический культ на основе желудка! Блеск! — Я не мог удержаться от легкой иронии. — А почему бы тогда заодно не чай, кофе и сахар?

Брендель резко повернулся ко мне спиной и стал рассчитываться с официантом. Дверь кафе распахнулась под порывом ветра, внутрь ворвался теплый, сырой воздух, густо насыщенный специфическим ароматом страны грез. Брендель коротко попрощался и вышел, я проводил его взглядом через высокие тусклые окна. На улице стояли сумерки.

Нет, зря я так пошутил. В результате я так и не выяснил, что хотел. В другой раз буду осторожнее.

Разумеется, местная религия не могла исчерпываться одной едой и напитками. Вскоре я узнал, что священными также считаются волосы, рог, еловые шишки, грибы и сено. Даже конскому и коровьему навозу придавался некий высший смысл. Из внутренних органов почитались легкие и сердце, из животных — рыбы. Дубленые кожи тоже возводились в ранг священной тайны. Напротив, сталь, железо и разные сплавы оценивались прямо противоположным образом: они как бы символизировали опасности. Все эти подробности я почерпнул, общаясь с крестьянами и охотниками во время долгих прогулок по сельской местности. Я записывал все, что мне удавалось услышать от этих немногословных людей, но во избежание ненужных длиннот не стану приводить здесь полный список. Пожалуй, стоит упомянуть еще лишь об одном: в лесах и среди болот были глухие уголки, куда с наступлением тьмы не отваживался ступить ни один путник. Они пользовались дурной славой, и все стремились держаться подальше от этих мест.