Другая сторона Эвереста (ЛП)

Я знал, что у Ала два мнения по поводу использования кислорода. На К-2 и другие восьмитысячники он ходил без него. В глубине души он, наверное, чувствовал, что использование кислорода может скомпрометировать его как сильнейшего британского высотника. И все-таки он надел маску и через некоторое время тоже заулыбался.

— Я понял, что вы имеете в виду. Это неплохая штука.

Мы поэкспериментировали с регулировкой клапана, устанавливая разные уровни подачи кислорода. Трудно уловить большую разницу между расходом в один и полтора литра в минуту; но пол-литра оказалось явно маловато. Увеличение до двух литров в минуту было просто лишним для наших изголодавшихся по кислороду организмов.

Ал заметил, что здесь должны быть три лишних баллона для Брайана, Барии и Киса. А это означало, что каждый из нас может израсходовать за ночь не один, а два баллона. То же самое касалось и лагеря 6. Саймон с самого начала обещал, что кислорода будет достаточно для всех, и тот дополнительный запас, который теперь у нас оказался, может быть крайне полезным, если непогода задержит нас в лагере 6.

Кислород не только прогнал мою головную боль и депрессию, я вдруг почувствовал голод, то же самое произошло и с Алом. Мы съели каждый по два дорожных набора и фисташек, которые я принес с собой из ПБЛ. Затем мы вытащили камеру и отсняли короткий эпизод приготовления и приема пищи в палатке. Я отснял, как Ал надевает кислородную маску и залезает в спальный мешок, а Ал — меня за едой, когда я сетовал на нехватку калорий, набивая рот говяжьей тушенкой с клёцками.

Пользуясь остатками света, Ал вышел наружу и снял вид Пумори.

— Сними площадку, — прокричал я, — и убедись, что видно дерьмо и разодранные палатки. — Хорошо.

С наступлением темноты я стал искать фонарь в своем рюкзаке. Первая и вторая попытки оказались безуспешными. Тогда мне пришлось выложить все содержимое рюкзака на пол палатки. Безрезультатно. Я изменил положение и обшарил спальник, обыскал все углы палатки, всю разбросанную одежду, и Ал тоже проверил свою сторону палатки. Фонарика нигде не было.

Я был абсолютно уверен, что сегодня утром положил фонарь в рюкзак. Я отчетливо помнил, как проверил две запасные лампочки и батарейки, которые были приклеены скотчем к фонарику. Но теперь все это исчезло.

Серьезность этой потери была гораздо большей, чем невозможность посветить ночью в палатке. Она полностью исключала моё восхождение на вершину. Пять или шесть часов восхождения должны проходить в темноте.

Я обыскивал рюкзак снова и снова с нарастающим чувством отчаяния. Я проклинал себя за эту ошибку. Здесь негде было взять запасной фонарь, попытка же одолжить его в другой экспедиции означала просто поставить их в аналогичное положение. Как мог я быть столь беззаботным?

— Может быть, ты выронил его на одной из остановок, когда снимал фильм? — голос Ала звучал сочувственно, но я знал, что он всегда прав. Моя глупость могла также сорвать и его восхождение.

Я перебирал в памяти весь день. Была только одна остановка, на скалах, когда я залезал глубоко в рюкзак за батарейками. Может быть, тогда и выпал фонарь?

Наступило время шестичасовой связи. Я попросил узнать у Саймона, не нашли ли они фонарь в палатке на седле. Ал связался по рации.

Пока он разговаривал с Саймоном, я обдумывал суровую реальность. Даже если они найдут фонарь, он не попадет ко мне, пока команда Б не поднимется сюда на следующий день. Поскольку я не смогу идти в темноте в лагерь 6, а в лагере 5 будет слишком мало места, мне придется идти вниз. Меня трясло от непереносимой жалости к себе. Потерять все из-за одной маленькой оплошности. Я ненавидел себя за свою небрежность. Но где же фонарь?

К моменту связи команда Б благополучно поднялась на седло и теперь отдыхала. Саймон обрадовался, услыхав, что лагерь 5 в хорошем состоянии, и сказал, что в палатке, оставленной мной накануне, фонаря не обнаружили.

Ал выключил рацию.

— Он должен быть здесь.

Я начал очередную стадию поисков, ощупывая каждую отдельную вещь, и затем методично, насколько я мог это сделать в судорожном состоянии, разбирал кучу. Ничего.

Вдруг обнаружив складку на стенке палатки, я просунул под неё руку и вытащил фонарь. Невероятно, как я не нашел его раньше. Оставалось только предположить, что мой мозг все ещё работает в пол-силы.

— Всё, конец панике, — Ал поставил кипятить следующую порцию волы.

— Слава Богу, — я вздохнул с облегчением.

У меня снова появились шансы взойти на вершину.

Мы снова связались с Саймоном, чтобы сообщить ему, что фонарь найден. Остаток вечера мы провели за чаем и горячим шоколадом. К 21–00 мы были готовы ко сну. Спать в маске было тяжело. Русское оборудование было неудобным, ремешки крепления постоянно врезались в какую-либо часть лица. Выпускная система была тоже неэффективной — маленькие лужицы ледяной жидкости периодически собирались внутри выпускного клапана. Мы вертелись с боку на бок в поисках более удобной позы, и это приводило к попаданию в горло отвратительной слюны.