Но как бы трудно не было спать в маске, спать без неё было гораздо хуже. Я провел бессонную ночь, просыпаясь всякий раз, чтобы поправить маску, когда она начинала съезжать, и проверить поступает ли кислород.
Ветер тоже не способствовал сну, иногда затихая до шепота, он вдруг налетал с невероятным треском.
В 5-00 я услышал, что шерпы зашевелились, собирая снег для утреннего чая. В 6-00 мы зажгли нашу газовую горелку. С первыми лучами Ал высунул голову из палатки проверить погоду.
— Ну, как?
— Так себе. Облачно.
— Встаем?
— Ветер. Посмотрим, как пойдет.
Мы собирались медленно и методично, проверяя каждую вещь перед тем, как уложить её в рюкзак. Удивительно, какой беспорядок можно устроить в двухместной палатке. Я специально проверил на месте ли фонарь. Затем наученный горьким опытом, проверил его снова.
Ал осмотрел палатку.
Мы приладили баллоны к рюкзакам и вышли в лагерь 6, поддерживая себя первое время кислородом.
Первым препятствием на нашем пути оказался крутой снежник, расположенный прямо за площадкой. Даже с кислородом этот подъём требовал большого напряжения сил в столь раннее время. Надо было идти на передних зубьях кошек и забивать ледоруб глубоко в снег, для устойчивости.
Отдышавшись наверху снежника, я посмотрел на индикатор кислорода, чтобы проверить работает ли он. Я не был уверен, поступает ли воздух вообще, но индикатор показывал, что устройство работает.
Я думал, что с кислородной поддержкой восхождение будет проходить как на уровне моря, но это было ошибкой. Кислород несомненно помогал, по после каждого резкого движения следовали головокружение и одышка.
Было очень полезно втянуться в определенный ритм, поэтому мешал ветер. Первые тридцать минут с момента выхода из палатки мы преодолевали такой ураганный ветер, с каким ещё не приходилось встречаться на горе. Северный гребень с его длинными понижениями к Восточному Ронгбуку, сужаясь, становился местами совершенно незащищенным от ветра, и нам приходилось все чаще останавливаться, чтобы нас не сдуло. Порывы ветра были ужасны и впечатляющи. Пару раз меня физически сбивало с ног, я падал на колени, обеими руками вцепляясь в камни, которые попадались под руки.
После часа такой битвы возникли первые сомнения. Как долго мы продержимся в этих условиях? Меня одолел болезненный страх, что Ал решит, что ветер слишком силён, и прекратит восхождение. Каждый раз, останавливаясь протереть очки или немного отдохнуть, он вглядывался на запад, откуда дул ветер, оценивая обстановку. Там было множество разрозненных облаков, что не предвещало шторма. Мы лезли вверх.
Я был так увлечён процессом принятия вертикального положения, что не заметил спускающегося альпиниста, пока не столкнулся с ним нос к носу. Это был Джон, лидер норвежской экспедиции. Он спускался вниз после бедственного пребывания в лагере 6. Он шёл с трудом, держась за грудь, лицо его перекашивало от боли при каждом кашле.
— Что с тобой? — спросил его Ал.
— Горло. Я прокашлял всю ночь и думаю, что сломал ребро. Пока он говорил, сильный кашель раздирал его, сгибая пополам.
Мы знали, что это его третья попытка взойти на Эверест.
— Как остальные ваши участники?
— Они вышли из лагеря утром…, но ветер…
Он повернулся лицом к гребню, мимо которого проносились облака, и пожал плечами.
— Что с австрийцем?
— Плохо. Он в коме. Отёк легких и головного мозга.
— Черт!
Мы слышали, что Рейнхард попал в беду в лагере 6, но эти новости говорили о безнадежности его состояния. Мы несколько минут стояли молча.
— Ну, пока. Удачи.
Он поднял свой ледоруб и продолжил одинокий спуск, звуки его кашля утонули в порыве ветра.
Поздним утром мы подошли к тому месту, где маршрут уходит с северного гребня, и пошли траверсом с подъемом по северному склону. Здесь нам надо было быть особенно внимательными, чтобы не сбиться с пути. Свою оплошность мы поняли, когда сильно отклонились от маршрута, и теперь нам предстояло сделать большой крюк к лагерю 6.
Ал определил направление, и мы пошли траверсом снежных полей с поясами разрушенных скал. В послемуссонный период этот склон лавиноопасен, посейчас в предмуссонный период снег был плотный и устойчивый. Снежный вариант был предпочтительней скального.
К полудню ветер усилился, облачность поднялась, и вскоре мы лезли в белом тумане, как и к лагерю 5.
Чтобы не думать об усилиях, которые требовались при каждом шаге, я повторял свою старую мантру — «каждый пройденный вверх метр означает, что осталось идти на метр меньше». Слова, повторяемые снова и снова, гипнотически действовали на моё сознание, погружая его в состояние, близкое к трансу. На верхнем крае каждого снежника я останавливался и пытался оценить, сколько же вертикальных метров мы отвоевали у горы. Идя траверсом, мы набирали высоту медленнее, чем на гребне. Полчаса тяжелой работы давали примерно пятнадцать — двадцать вертикальных метров.