Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

В 1873 же году к нему поступил слугой на смену старшему брату 16- летний Алексей (Алеша, Леня) Софронов. Хотя разница между ними была в 17 лет (а может быть, именно потому), Чайковский чрезвычайно к нему привязался, выучил его русской грамоте, потом французскому языку и произношению, возил его с собой за границу, где Леня надевал пиджак и котелок. В характере этой привязанности нет никаких сомнений. Когда Леню забрали в армию, Чайковский хлопотал за него перед разнообразным начальством, но ничего не вышло. Он падал в обморок, бился в конвульсиях. Писал Лене в армию нежные письма. Вот одно из них:

«Голубчик мой, Леня. Получил сегодня утром твое письмо. Мне и радостно и грустно было читать его. Радостно потому, что хочу иметь часто известия о тебе, а грустно потому, что письмо твое растравляет мою рану. Если бы ты мог знать и видеть, как я тоскую и страдаю оттого, что тебя нет!.. Так грустно, так грустно стало, что я заплакал, как ребенок. Ах, милый, дорогой Леня! Знаю, что если бы ты и сто лет остался на службе, я никогда от тебя не отвыкну и всегда буду ждать с нетерпением того счастливого дня, когда ты ко мне вернешься. Ежечасно об этом думаю… Все мне постыло, потому что тебя, моего дорогого, нет со мной» (цит. по: Берберова 1957: 190).

Это не обычное письмо барина своему слуге.

Леня вернулся и оставался при Чайковском слугой и поверенным до самой смерти композитора, хотя в 1887 г. и женился на Феклуше. Дом в Клину композитор завещал ему. Леню сменил другой слуга, Назар — «грамотный» (т. е. понимающий своеобразные пристрастия барина), поскольку перешел от брата Модеста. Запись 5 сентября 1886 г.: «Спал я беспокойно и видел странные сны (летание с Назаром в голом виде, необходимость и вместе невозможность что-то сделать при посредстве Саши, дьяконова сына и т. д.)» (ЧД: 93).

Привязался он в Москве и к одному ученику, 14-летнему Володе Шиловскому. Привязанность была взаимной, на много лет. Чайковский ездил к Шиловским в имение, возил Володю с собой за границу (все поездки за счет Шиловских), брал у Шиловского деньги взаймы. В 1877 г. Шиловский женился на графине, которая была старше его на одиннадцать лет, и решил этим свои финансовые и социальные проблемы (стал графом). Как оказалось, и с чисто физиологическими проблемами, которые жизнь с женщиной перед ним поставила, он справился, что весьма обнадежило Чайковского. В 36–37 лет его окружали ученики — братья Шиловские, красавец виолончелист Анатолий Брандуков, скрипач Иосиф (Эдуард) Котек, познакомившийся с Чайковским еще будучи 16-летним. И тоже они были вместе много лет. В январе 1877 г. Петр Ильич писал о нем брату Модесту:

«Я его знаю уже 6 лет. Он мне всегда нравился, и я уже несколько раз понемножку влюблялся в него. Это были разбеги моей любви. Теперь я разбежался и втюрился самым окончательным образом…. Когда по целым часам я держу его руку в своей и изнемогаю в борьбе с поползновением упасть к его ногам… — страсть бушует во мне с невообразимой силой, голос мой дрожит, как у юноши, и я говорю какую-то бессмыслицу. Однако же я далек от желания телесной связи…. Мне нужно одно: чтобы он знал, что я его люблю бесконечно, чтобы он был добрым и снисходительным деспотом и кумиром» (цит. по: Соколов 1994: 28).

Котек обращался к бывшему учителю на ты, звал его «голубчик».

А для телесных услад существовал еще один приятель — Бек-Булатов, в подмосковном имении которого была устроена, по словам Чайковского, настоящая «педерастическая бордель». Тем более, что Котек был гетеросексуалом и не мог ответить Чайковскому взаимностью. Модесту Петр Ильич пишет в мае 1877 о своей безутешности:

«Моя любовь к известной тебе особе возгорелась с новой и небывалой силой! Причиною этого ревность. … Не могу тебе сказать, до чего мучительно мне было узнать, что мои подозрения основательны. Я даже не в состоянии был скрыть моего горя. Мною было проведено несколько ужасных ночей. … вдруг я почувствовал с необычайной силой, что он чужд мне, что эта женщина в миллионы миллионов раз ему ближе. Потом я свыкся с этой ужасной мыслью, но любовь разгорелась сильнее, чем когда-либо. Мы все-таки видимся каждый день, и он никогда не был так ласков со мной, как теперь» (цит. по: Соколов 1994: 28).

Чайковский и его ученик И. И. Котек. Москва, начало 1877 г.

С племянником В. Л. Давыдовым. Париж, июнь 1892 г.

4. Борьба с натурой

Свою гомосексуальность Чайковский считал несчастьем. Брату Анатолию он писал в 1875 г.:

«Я очень, очень одинок здесь, и если б не постоянная работа, я бы просто ударился в меланхолию. Да и то правда, что [моя страсть] образует между мной и большинством людей непроходимую бездну. Она сообщает моему характеру отчужденность, страх людей, робость, неумеренную застенчивость, словом, тысячу свойств, от которых я всё больше и больше становлюсь нелюдимым. Представь, что я теперь часто и подолгу останавливаюсь на мысли о монастыре или чем-то подобном» (ЧПР: 214).