Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

«Когда я сплю с Колей, я воображаю себя самым счастливым человеком на свете». 6 мая — вернулись домой и улеглись поздно и, хотя оба были уставшие, — тут следует какое-то шифрованное выражение: емар ба (не начальные ли буквы дают расшифровку?).

Неожиданно полный разрыв с Колей. Тот ушел и долго не появлялся. Но потом соседи сказали, что кто-то приходил и спрашивал, кто-то с большими бровями. Узнал: это Коля… (Ivnev 1995).

Были и свежие юноши, готовые обратить внимание на стареющего Клюева.

Эпизод знакомства 44-летнего поэта с 17-летним выпускником киевского училища живописи Толиком Кравченко до того вкусно описан К. Ротиковым, что я не откажу себе в удовольствии процитировать эти пассажи из книги «Другой Петербург». В 1928 г. студент отправился в Ленинград поступать в Академию Художеств и заглянул на выставку в Обществе поощрения художеств (ныне Дом Художника). Далее по книге:

«Его внимание привлек старичок с бородой (напомним, сорока четырех лет), в сапогах и простой деревенской свитке, о чем-то интересно беседующий с окружившей его публикой. Интеллигентного, как отметил Толик, вида.

Поглазев на старичка, показавшегося ему похожим на Шевченко, юный художник продолжил осмотр выставки и вдруг обнаружил портрет — того самого старичка, по фамилии Клюев. Об этом мы узнаем из письма, отправленного Толиком в тот же день матери в Киев. Мальчик был, очевидно, начитанный и пояснил маме в письме про Клюева: «знаешь, что Есенина вывел в люди, т. е. в поэты».

Не можем удержаться от дальнейшего цитирования письма сообрази тельного юноши. «Подхожу к старику и кружусь, вроде бы на картины моргаю, а куда к черту — на Клюева пялюсь! Смотрю, старичок подходит ко мне, спрашивает название картины и заговаривает об искусстве» (нет, просто наглядное пособие, руководство для начинающих!)… «Проходили мы мимо нарисованного портрета, я возьми и сравни их обоих, портрет и Клюева. Заметил это. Стали говорить, я сейчас же вклинил об Есенине. Вижу, старичок совсем ко мне душу повернул» (учитесь, юноши, учитесь!)…

Вскоре уж мальчик стал называть Клюева Коленькой. Через год поэт придумал возлюбленному приставку к фамилии «Яр». На лето оба уехали отдыхать в деревню Потрепухино Вятской области близ Кукарки (ныне г. Советск Кировской обл.).

Анатолию Яр-Кравченко Клюев посвящает стихи 1932 года:

Моя любовь — в полях капель,
Сорокалетняя, медвежья…
Мое дитя, в дупле рысенок,
Я лысый пень, а ты — ребенок.
Пушок янтарный над губой,
Сорокалетнею судьбой
Я надломлю тебя под корень…
Ты бормотал, что любишь деда
За умный лоб, за мудрый глаз!..

Вскоре А. Н. Яр-Кравченко сделался довольно преуспевающим графиком, специализировался на портретах тогдашних высочайших особ…» (193–194).

Клюев явно выглядел старше своих лет. Не только Кравченко принял его по молодости за старичка. Есенин называл его так же. Дирижер Голованов, посетив в 1929 г. вечер у знакомых, на котором 45-летний Клюев читал стихи, описывает его так: «Это поэт 55 (!) лет с иконописным русским лицом, окладистой бородой, в вышитой северной рубашке и поддевке — изумительное, по-моему, явление в русской жизни… Теперь его ничего не печатают, так как он считает трактор наваждением дьявола…».