Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

«Это был пухлявый, рыхлый, меланхолический холостяк, суживавшийся кверху, где он заканчивался парой узких плеч неодинаковой вышины, и грушевидной головой с гладким зачесом на одной стороне и лишь остатками черных плоских волос на другой. Нижняя же часть его тела была огромная, и он передвигался на феноменально толстых ногах забавной походкой осторожного слона…. Однако все его считали сверхобаятельным, обаятельно-оригинальным человеком».

Он знал по имени всех маленьких мальчиков в своем квартале, нанимал их чистить тротуар и двор, носить дрова к нему в сарайчик и исполнять простые обязанности в доме. В подвале он завел себе ателье, где занимался живописью и фотографией, а мальчики были натурой. Там у него висели портреты Андре Жида, Чайковского, «многолягого» Нижинского (обратите внимание на эпитет) и других выдающихся гомосексуалов.

«Он необходим теперь мне для защиты» — рассуждал Гумберт. Вот он, Годэн, бездарный, грязный (буквально: редко принимает ванну), закоренелый мужеложник — и его уважают пожилые люди и ласкают мальчики, он наслаждается жизнью и дурачит всех; а «вот, значит, я». Мне-то почему так плохо? В самом деле, даже не с субъективной позиции Гумберта, а для объективного читателя (и, очевидно, с позиции писателя) Годэн, как он описан Гумбертом, выглядит страшнее, хуже и, главное, неприятнее Гумберта. Гумберт вызывает сочувствие читателя, Годэн — нет.

Гомофобия Набокова носит какой-то назойливый и всеобъемлющий характер. Тихо ненавидимые им гомосексуалы вездесущи, они присутствуют почти в каждом его произведении. По К. Ротикову (в «Другом Петербурге») тот факт, что Набоков охотно вводил эту тему в свои романы, как раз освобождает его от подозрений. «Любопытство к курьезам и аномалиям обычно характеризует здоровые натуры» (Ротиков 1998: 157). Осмелюсь не согласиться. Ибо тогда уйму романов, где ничего этого нет, придется приписать именно гомосексуалам. Да нет, глаз Набокова уж очень изощрен в этом направлении.

Ганин в «Машеньке» живет в гостинице по соседству с двумя молодыми педерастами. Точно с такими же живет рядом и Лиза в «Пнине». В начале «Дара» представлен любовный треугольник: он влюблен в нее, она в другого, а тот в первого. От хихикающих танцовщиков в его первом романе «Машенька» до сумасшедшего рассказчика-комментатора Чарлза Кинбота в одном из последних романов «Бледный огонь» (он же беглый король Земблы Карл Возлюбленный и ничтожный эмигрант Боткин) — все они пустые, глупые, женственные людишки. Один из критиков пишет, что о гомосексуализме доктора Кинбота рассказано с какой-то дешевой и пошлой игривостью. Его похождения (действительные или вымышленные) с юнцами в туго облегающих джинсах и с зелеными абитуриентами представляются слабым подражанием порочной изобретательности небезызвестного Гумберта Гумберта. Для описания своих гомосексуальных персонажей писатель нередко пользуется словечком «mincing» («жеманные», «манерные»). Писатель часто как бы посмеивается в кулак за их спиной, смотрит на них искоса, прищуренным глазом, подмигивая читателю. Он вообще-то насмехается надо всеми, включая читателя, это его любимая позиция, но гомики — излюбленный объект его иронии. Но какими бы они ни были скверными и жалкими, они есть у него повсюду.

Может быть, в этом гомофобы просто аналогичны антисемитам? Антисемиту везде грезятся евреи, засилье евреев, еврейская мафия. «Если в кране нет воды, значит выпили жиды». Разговоры о гомосексуальной мафии ведут гомофобы. Но у Набокова таких представлений нет. Быть может, сказалось то, что его злейшими критиками оказались гомосексуалы Георгий Адамович и Георгий Иванов — «Жоржики»? Но двух гомосексуалов он терпел в общении: своего издателя Фрэнка Тэйлора и профессора Карлинского, который писал хорошие рецензии на его произведения.

В. Набоков (конец 1940-х–1950-е гг.)

Это заставляет вспомнить другого писателя с таким же отрицательным отношением к гомосексуалам и гомосексуальности и с таким же обилием плохих гомосексуалов в его произведениях и даже с рассуждениями о всемирном сговоре гомосексуалов — Марселя Пруста. Тот рисовал гомосексуалов в своих произведениях неизменно издевательски, доходя до гротеска, но за этим скрывалась его собственная сугубая гомосексуальность. Он лишь маскировал свои подлинные симпатии и любовные страсти под гетеросексуальные, под любовь к женщинам, а на долю гомосексуальных отношений оставалось все скверное, все низкое и отвратительное, что действительно имеется в них наряду с высоким и благородным, отданным у Пруста гетеросексуальным отношениям.