Читаем Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие полностью

Да он и в самом деле почти не упоминает брата в этой книге. Другим персонажам — француженке-гувернантке, еврею-учителю, кембриджскому студенту-соученику — уделены целые главы, а брату Сергею — едва несколько строк. Брат рос полной противоположностью Владимиру. Владимир был бравым, спортивным и речистым, а Сергей — застенчивым заикой в очках с девичьими ужимками. Он учился играть на рояле и беззаветно любил музыку, в то время как Владимиру медведь на ухо наступил, и он с трудом отличал симфонию от простого шума. Их сестра Елена Сикорская вспоминает, что в детстве они никогда не были друзьями. Какое-то отторжение между ними существовало уже тогда.

И в заикании, и в любви к музыке брат напоминал дядю «Руку», и, видимо, еще кое-какие гены передались ему по этой линии.

Как сообщает Гроссман, опрашивавший старуху Сикорскую о братьях, в их отрочестве, когда Сергею было 15, а Владимиру 16, то есть перед самой войной или в начале войны, Владимир нашел на столе открытый дневник Сергея и прочел его. По другим данным, это была записочка Сергея соученику в Тенишевском училище. Прочтя, Володя счел необходимым показать его их учителю, а тот — Набокову-отцу. Как вспоминал сам писатель, дневник Сергея «внезапно дал задним числом объяснение некоторым странностям его поведения» (Носик 1995: 57; Grossman 2000). Согласно же последней версии автобиографии писателя, — то, что случайно нашел и прочел Владимир, было не дневником или запиской Сергея, а письмом к Сергею от их английского гувернера-тренера. Из письма можно было заключить, что между тренером и Сергеем был роман. Владимир по неопытности не понял смысла письма и отнес его родителям, чтобы те объяснили, почему тренер так пишет. Отец, опытный юрист, сразу все понял и уволил англичанина (Могутин 2001: 161).

Но в Тенишевском училище у Сергея тоже были романы. Он влюблялся в товарищей, которые, будучи гетеросексуальными, не отвечали взаимностью. Выйдя наружу, эти тайные склонности вынудили его покинуть училище.

В семье Сергей не находил сочувствия, но и не наталкивался на громкое возмущение и скандалы. К его гомосексуальности родители отнеслись с полным внешним спокойствием и соблюдали приличное молчание. Никто и никогда не заговаривал с ним об этом. Он мог вести себя, как ему было угодно. Однако он обожал отца и мать и понимание того, что его склонности их не радуют, доставляло ему страдание. Отца же, надо полагать, появление третьего гомосексуала в собственной семье только поддержало в изучении юридических аспектов этой проблемы.

В Кембридже братья играли вместе в теннис и вращались в одном и том же кругу русских эмигрантов. Учебные успехи обоих были одинаковы (четверки по русской и французской филологии), в остальном братья очень различались. Их кузен Николай Набоков пишет: «Редко я видел двух братьев, столь разных, как Володя и Сережа. Старший, писатель и поэт, был тощ, темен, красив, спортсмен, с лицом, напоминающим мать. Сережа… не был спортсменом. Светлый блондин с розоватой кожей лица, он имел неизлечимое заикание. Но он был веселым, немного ленивым и очень чувствительным (и поэтому легкой жертвой поддразниваний)». В семье Николая сохранились воспоминания, что Сергей был самым славным, милым и веселым из всех Набоковых.

Люси Леон Ноэль, тоже эмигрантка, вспоминает: «Не было двух братьев, более непохожих друг на друга. Владимир был светский юноша, красивый, с романтической внешностью, немного сноб и с веселым очарованием. Сергей же был денди, эстет и балетоман… [Он] был очень худой и высокий. Это был блондин, и его соломенные волосы обычно спадали на левый глаз. Он страдал серьезным недостатком речи, ужасным заиканием. Помощь только смущала его, так что надо было ждать, пока он сам выскажет, что он имел в виду, и это обычно стоило послушать… Он посещал все премьеры Дягилева, в своей черной ниспадающей складками театральной пелерине, держа в руках трость с набалдашником» (Grossman 2000). Всегда тщательно одетый, в галстуке-бабочке, безупречный джентльмен, неизменно любезный.

Когда братья окончили университет, они присоединились к семье в Берлине. Это было в год гибели их отца. В дневнике Владимира сохранилась запись о последнем вечере с отцом: «Мы беседовали с ним через раскрытую дверь, говорили о Сергее, о его странных, противоестественных склонностях» (Носик 1995: 147). Оба брата устроились на работу в банк, но обоих такая работа не устраивала. Сергей уволился через неделю, а Владимир проработал только несколько часов. В Берлине Владимир встретил свою Веру и женился, а Сергей легко вписался в растущую гомосексуальную общину. Он подружился с борцом за права сексуальных меньшинств Магнусом Гиршфельдом, но вскоре переселился в Париж. Здесь, в городе, задававшем тон в модернизме и авангардизме, он оставался следующие два десятилетия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное