Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

«Бог мой, mademoiselle, может быть — я люблю вас, может быть, нет, право, не знаю! И можно ли помнить о всех увлечениях прошлой зимы? Я влюбляюсь, чтобы убить время, но не рассудок! Поступайте, как я, и будете чувствовать себя хорошо» (ГиК 1998: 128).

Своей знакомой А. Верещагиной весной 1835 г. Лермонтов весьма цинично объясняет свое поведение:

«Я публично обращался с нею, как с личностью, всегда мне близкою, давал ей чувствовать, что только таким образом она может надо мною властвовать. Когда я заметил, что мне это удалось и что еще один дальнейший шаг погубит меня, я выкинул маневр. Прежде всего, в глазах света, стал более холодным к ней, чтобы показать, что я ее более не люблю, а что она меня обожает (что в сущности не имело места). Когда она стала замечать это и пыталась сбросить ярмо, я первый ее публично покинул. Я в глазах света стал с нею жесток и дерзок, насмешлив и холоден. Я стал ухаживать за другими и под секретом рассказывать им те стороны, которые представлялись в мою пользу… Далее она попыталась вновь завлечь меня напускною печалью, рассказывая всем близким моим знакомым, что любит меня; я не вернулся к ней, а искусно всем этим пользовался». И далее: «Я понял, что желая словить меня, она легко себя скомпрометирует. Вот я ее и скомпрометировал насколько было возможно, не скомпрометировав самого себя» (ГиК 1998: 127).

Каково самодовольство! И чем хвастает!

В это время тетка Кати получает анонимное письмо якобы от неизвестного, где Лермонтов описан самыми черными красками. Он уже обольстил, мол, одну девушку и бросил. В письме говорится, что Катю ожидает та же участь. «Поверьте, он недостоин вас. Для него нет ничего святого, он никого не любит. Его господствующая страсть: господствовать над всеми и не щадить никого для удовлетворения своего самолюбия». «Нам стоило бросить взгляд, чтобы узнать руку Лермонтова», — вспоминает подруга Кати Е. Лодыженская. — Обе мы и в разное время, сколько перевидали в Москве лоскутков бумаги с его стихотворными опытами… В один миг Екатерина Александровна придавила мне ногу: «молчи!» — дескать. Я ничего не сказала». А сам Лермонтов сознается Верещагиной: «Я искусно направил письмо так, что оно попало в руки тетки. В доме гром и молния…». Ему было отказано от дома (ГиК 1998: 129–135).

В «Княгине Лиговской» вся эта история пересказана весьма близко к действительности. Через два года Катя Сушкова вышла замуж за своего давнего поклонника А. В. Хвостова. Лермонтов, будучи шафером жениха, поспешил прежде молодых в дом жениха и рассыпал из солонки соль по полу. «Пусть молодые новобрачные ссорятся и враждуют всю жизнь» — объяснил он это присутствовавшим (ГиК 1998: 141).

И завершающий штрих. Как пишет М. Семевский, «Будучи женихом Щербатовой и в то же время избегая брака, Лермонтов на коленях умолял свою бабку Арсеньеву не позволять ему жениться» (ГиК 1998: 142).

Из этих романов мы видим, что любовь Лермонтова к женщинам была непрочной, чаще напускной и рассчитанной на создание романтического образа. Графиня Е. П. Ростопчина, умная и наблюдательная женщина, писала о Лермонтове: «Веселая холостая жизнь не препятствовала ему посещать и общество, где он забавлялся тем, что сводил с ума женщин, с целью потом покидать их и оставлять в тщетном ожидании; другая забава была расстройство партий, находящихся в зачатке, и для того он представлял из себя влюбленного в продолжение нескольких дней…» (ГиК 1998: 115–116). На вопрос о том, зачем он интригует женщин, Лермонтов отвечал: «Я изготавливаю на деле материалы для будущих моих сочинений» (ГиК 1998: 116). Возлюбленные были для него скорее предметом холодного исследования, а также удовлетворения физиологических потребностей, чем душевной привязанностью. Издателю Краевскому он рассказывал, что перестал ходить в бордель: незачем, когда светские дамы могут заменить тамошних девиц (ГиК 1998: 236). Белинский сказал после бесед с ним: «Женщин ругает: одних за то, что дают, других за то, что не дают… Пока для него женщина и давать одно и то же» (ГиК 143).

В юнкерское время это обретало особенно прямолинейные, грубые формы. Из «Гошпитали»:

На эту ножку, стан и грудь

Однажды стоило взглянуть,

Чтоб в продолженье целой ночи

Не закрывать горящих глаз

И стресть по-меньшему — пять раз!

В стихах его то грубо, то нежно и деликатно воспеваются женские формы — ножка, грудь, глазки, — но это скорее дань поэтической традиции, общественным ожиданиям. В лермонтовских рисунках мы не найдем того обилия женских ножек, как в черновиках Пушкина. У Лермонтова скорее преобладают мужчины в черкесках и лошади.

6. Монго и другие

Портрет А. А. Столыпина в костюме курда. 1841 г.

Акварель М. Ю. Лермонтова