Читаем Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие полностью

Пржевальский был абсолютно чужд пьянству. Дома у него стояла бочка с яблочным соком. Он читал естественнонаучную литературу (по ботанике, зоологии и географии) и собирал гербарий. К игре в карты, однако, приобщился, но, будучи всегда трезвым среди пьяных, почти всегда выигрывал. Это составляло существенную добавку к его жалованью.

Впоследствии он писал об этом времени:

«Я невольно задавал себе вопрос: где же нравственное совершенство человека, где бескорыстие его поступков, где те высокие идеалы, пред которыми я привык благоговеть с детства? И не мог дать себе удовлетворительного ответа на эти вопросы, и каждый месяц, можно сказать, каждый день дальнейшей жизни убеждал меня в противном, а пять лет, проведенных на службе, совершенно переменили мои взгляды на жизнь и человека… Я хорошо понял и оценил то общество, в котором находился» (Хмельницкий 1950: 26).

Пять лет армейской службы, видимо, как-то повлияли и на сексуальные вкусы молодого человека (ему же было в эти годы 17–22), но об этом в его писаниях полный молчок. Постоянное пребывание в чисто мужской грубой компании могло открыть ему секреты мужской любви, а полное молчание на темы, обычно задеваемые в рассказах о юности, наводит на мысль, что было в этой юности нечто необычное и неудобное для рассказов, но это все догадки и домыслы. Единственно, что наверняка можно сказать — это что разочарование в обществе, предающем собственные идеалы, должно было подпитывать в молодом сознании критический дух и в отношении сексуальной морали, навязываемой этим обществом.

Утоление умственного и нравственного голода, разочарование военной службой в мирное время вело к мыслям о жизненных перспективах, а страсть к охоте и любовь к природе навевали идею искать славу в путешествиях по неизведанным землям. Его привлекали не заморские земли, а окраины России — в тех направлениях, куда до него устремлялся Семенов-Тяньшанский.

Полагая, что из сибирских гарнизонов легче добиться командировок в Центральную Азию, он подал рапорт с просьбой перевести его на Амур.

Ответом был арест на трое суток: младшему офицеру не подобает выбирать, где служить. Ясно, что нужно было добиться сначала более высокого статуса.

Тогда он стал готовиться к экзаменам в Академию Генерального штаба. В 1861 г. прибыл в Петербург, сдал экзамены и поступил. В 1863 окончил Академию (по указанным причинам досрочно) и был произведен в поручики. Один товарищ описывает его внешность в это время (т. е. 22–24 года): «Он был высокого роста, хорошо сложен, худощав, симпатичен по наружности и несколько нервен. Прядь белых волос в верхней части виска при общей смуглости лица и черных волосах привлекала к себе невольно внимание» (Хмельницкий 1950: 35).

В конце 1864 г. Пржевальский получил направление в Варшавское юнкерское училище преподавателем географии. Он прослужил тут несколько более двух лет. Впервые он занят тем, что близко его интересам, и окружен молодежью, которая ему, видимо, импонировала. Он был любимым учителем для своих юнкеров. Написал для них «Учебник всеобщей географии». Мог отдыхать только в компании юных. Они приходили к нему домой, где их принимал его слуга Заикин. Слуга их удерживал в тишине, пока хозяин в кабинете заканчивал работу. Затем хозяин выходил, все собирались в гостиной, где угощались и смотрели книги — Гумбольдта, Риттера, художественную литературу — Байрона, Лермонтова, Гюго. Пржевальский ел яблоки и пил грушевый настой кружку за кружкой. В 9 часов Пржевальский расставался с гостями и ложился спать.

Один из учеников Пржевальского вспоминал: «Система поблажки любимчикам находилась у него в полном отсутствии». Это не значит, что любимчиков не было. «Он был вполне беспристрастен и зачастую ставил единицу и нуль самым любимым юнкерам… Часто посещавшему его и довольно близко к нему стоящему юнкеру К. пришлось остаться на второй год за то, что не выдержал экзаменов именно по истории и географии (Гавриленков 1989: 17). Что это за юнкер К. и сколь близко он стоял к Пржевальскому, мы не знаем.

В Варшаве Пржевальский познакомился с видным орнитологом Тачановским, который обучил его препарированию птиц и набивке чучел. Тогда же был принят в Географическое общество. В Варшаве он снова подал просьбу о переводе в Сибирь. На сей раз просьба была удовлетворена.

Итак, до этого момента в его жизни встречаются ситуации, когда возможны какие-то гомосексуальные переживания, но никаких доказательств, что они на деле были, нет.

3. Уссурийское путешествие

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное