Анализ церковных: кар за гомосексуальные сношения (Levin 1989: 203) показывает, что в те времена русская православная церковь, следуя общественным убеждениям, упрекала паству не столько за противо естественность этих сношений или их предполагаемую вредность, сколько за уклонение от положенной для данного пола социально-психологической роли. Каралось (или по крайне мере сопровождалось неодобрительными оценками) не то, что мужчину сексуально привлекает мужчина, а те действия или позиции, в которых мужчина выступает в женской роли. Поэтому, скажем, нескромные ласки руками подвергались лишь легкому наказанию, а орально-генитальные контакты вовсе выпадали из сферы наказуемых деяний. Но и за анальное сношение с мужчиной, где один из соучастников выступает в роли женщины, оба наказывались не очень сурово: тот, кто осуществлял это действие, мог поплатиться лишь покаянием и длительным постом, а тот, кто ему подвергался, отделывался даже еще более легким наказанием (пассивный» участник не считался главным виновником), тогда как в Венеции той же эпохи или в Англии за то и другое полагалась смертная казнь.
Иностранцы, приезжавшие в Россию из стран, где этот грех уже перешел в категорию ужасных и смертельных, изумлялись свободе («порче») нравов в России. Посол Священной Римской империи Сигизмунд Герберштейн, побывавший в начале XVI века при дворе Василия III, отца Ивана Грозного, с удивлением отмечает, что содомский грех подлежит у московитов лишь церковному разбирательству и не карается смертью (Герберштейн 1988: 109, 118).
Англичанин Джордж Тэрбервилл в составе дипломатической миссии прибыл в Москву при Иване Грозном, в 1568 г., и был поражен терпимым отношением московитян к тому, что европейцы считали ужасным пороком. Вернувшись, он описывал свои впечатления в стихотворном послании к другу Эдварду Данси:
Дословный перевод:
Французский авантюрист Жак Маржерет, служивший в России при Борисе Годунове и Лжедмитриях, пишет в своем «Состоянии Российской державы… с 1590 по сентябрь 1606 г.», что Лжедмитрий I «насмехался над русскими обычаями и следовал русской религии только для виду, этому не нужно удивляться. Особенно если принять во внимание их нравы и образ жизни, так как они грубы и необразованы, без всякой учтивости, народ лживый, без веры, без закона, без совести, содомиты и запятнаны бесчисленными другими пороками и скотскими страстями» (Маржерет 1982: 213).
В русской литературе бытует мнение, что это не свидетельства очевидцев, а европейские стереотипы описания диких и грубых иноверцев московитов, то есть клеветнические измышления. Но необходимость бороться с содомским грехом отмечается в наставлениях у самих русских православных церковников XV–XVI веков — в «Домострое», «Стоглаве», в епископском поучении, помещенном в «Кормчую книгу». Борьба была нелегкой. Сам глава православной церкви при Иване III митрополит Зосима тайно предавался содомии. Старец Филофей из Елеазарова монастыря в Пскове, тот самый, которому принадлежит формулировка о Москве как третьем Риме («а четвертому не бывати»), умолял великого князя Василия III заняться искоренением содомии из своего православного государства — он явно исходил из слишком широкого распространения этого порока на Руси.
При Василии III выписанный из Византии богослов Максим Грек, учившийся в Италии, во Флоренции и Венеции, у столпов Возрождения, написал против содомии «Слово на потопляемых и погибаемых без ума, богомерзким гнусным содомским грехом, в муках вечных». Исходя из современной итальянской практики и учения Савонаролы, проповеди которого он слушал в Италии, он возглашал, что содомитов нужно сжигать на кострах и предавать анафеме. Но он еще и требовал правки священных книг, а эти новации вызвали негодование консервативно настроенного духовенства. Максим был обвинен в ереси и заточен в отдаленный монастырь.