Она не могла требовать многого от Эрика. Их хорошие отношения сохранялись благодаря ее сдержанности и самоограничению. Она не могла, например, заявиться к нему в два часа ночи – это было бы не в духе их отношений. Залогом их романа или, если смотреть иначе, основой для разыгрываемой комедии было признанное обоими условие: оба остаются независимыми людьми, чувствующими иногда потребность друг в друге, и еще – они никогда не перестанут быть друзьями, даже если оборвутся их любовные отношения. Такое условие запрещает думать о совместном будущем или слишком пылко проявлять свои чувства. Эрик, по существу, тянул время в ожидании… каких-нибудь перемен. Возникни что-то реальное – приезд Ива, подписание контракта, – или предайся Эрик печали, имя которой не было бы известно обоим, Кэсс оказалась бы тут же отлучена от его постели. Все, что ему предлагала жизнь, и все, что брала от него, он мог использовать в своей работе – все это могло пригодиться для искусства. Он был слишком горд, чтобы искать в Кэсс тихую гавань, слишком горд, чтобы принять исцеление от своей печали из чужих рук. И она не могла горевать из-за этого или осуждать его, потому что именно таким его и любила. И даже если любила не только поэтому, ибо причины нашей влюбленности всегда глубоко спрятаны от нас, то, во всяком случае, этим его качеством, без которого он не мог жить, она искренне восхищалась. А ведь большинство мужчин устроены иначе: именно поэтому она чувствовала себя постоянно в опасности.
Что касается Кэсс, то она тоже тянула время – в ожидании возмездия, часа расплаты. Только после уплаты по счету сможет она узнать, есть ли что у нее за душой. Она страшно боялась наступления этого часа, панически боялась – от предчувствия этого кошмара у нее иногда перехватывало дыхание. Самое страшное заключалось не в том, что она не представляла себе, как будет жить дальше, и не в страхе, что с возрастом она может начать презирать себя, а в том, не станут ли ее презирать дети. Внешне жизнь ее могла измениться незначительно: ну, покинет она дом Ричарда – дом
Шофер что-то напевал себе под нос по-испански.
– У вас приятный голос, – сказала она машинально.
Он улыбнулся, повернув к ней голову, и она увидела юный профиль, белоснежные зубы и горящие глаза.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Там, откуда я родом, поют все. – У него был сильный акцент, к тому же он слегка шепелявил.
– Не очень-то запоешь в Пуэрто-Рико.
Шофер рассмеялся.
– А мы все равно поем. – Он снова повернулся к ней. – Здесь тоже не с чего петь, впрочем, здесь и не поют.
Она улыбнулась.
– Это правда. Похоже на то, что пение… во всяком случае, пение для своего удовольствия, может стать одним из самых страшных преступлений в Америке.
Он не понял ее иронии, но настроение в целом угадал.
– Вы все здесь очень серьезные. Холодные и раздражительные.
– Вы давно здесь?
– Два года. – Шофер улыбнулся ей. – Мне повезло – я много работаю, кое-как существую. – Он помолчал. – Но иногда очень одиноко. Тогда я начинаю петь. – Они оба рассмеялись. – И время идет быстрее, – прибавил он.
– У вас есть друзья? – спросила она.
Он пожал плечами.
– На друзей нужны деньги. А у меня нет ни лишних денег, ни времени. Я должен отсылать часть жалованья семье.
– Так вы женаты?
Он снова пожал плечами и повернулся к ней вполоборота, на этот раз не улыбаясь.
– Нет. Я не женат. – И ухмыльнулся. – На это тоже нужны деньги.
Воцарилось молчание. Такси свернуло на ее улицу.
– Да, – сказала Кэсс, только чтоб ответить. – Вы совершенно правы. – И указала на свой дом. – Вот мы и приехали. – Такси затормозило. Она рылась в сумочке, а шофер наблюдал за ней.
– А вы замужем? – задал он наконец волнующий его вопрос.
– Да. – Она улыбнулась ему. – У меня двое детей.
– Мальчики или девочки?
– Два мальчика.
– Это очень хорошо, – сказал он.
Кэсс расплатилась.
– Прощайте. Желаю вам удачи.
Он расплылся в улыбке. Улыбка была по-настоящему искренней.
– Я вам тоже желаю удачи. Вы очень хороший человек. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Кэсс распахнула дверцу такси, и на мгновение лунный свет ударил в лица обоим. Юное непосредственное лицо таксиста было обращено к ней с неподдельной надеждой, его выражение заставило ее покраснеть. Она с силой захлопнула дверцу и, не оглядываясь, пошла к дому. Было слышно, как такси отъехало.
В гостиной горел свет, а на диване спал в одежде, сняв только туфли, Ричард. Обычно, когда она возвращалась поздно, он либо работал, либо спал в своей постели. Некоторое время Кэсс с удивлением взирала на него. Рядом на столике стоял наполовину полный стакан водки, в пепельнице лежал окурок. Ричард спал тихо, а лицо его во сне было очень молодым и страшно измученным.