Другая страна

В этом было ее преимущество, ведь он-то как раз и не знал что сказать, со стыдом и страхом. Ему хотелось произнести – я люблю тебя, но слова не шли с языка. Вглядываясь в ее теперь спокойное лицо, он пытался представить, что почувствует, коснувшись ее губ, прильнув к ее телу. Ида, казалось, полностью утратила волю, и все же она ждала в безысходном отчаянии, которое с каждой минутой становилось все острее, каких-то слов от него, жеста, прикосновения. А он был полностью неспособен собраться с мыслями, на что-то решиться, подать знак. Тупо уставившись в чашку, он машинально отметил, что кофе вовсе не черный, а темно-коричневый. На свете не так уж много совершенно черных вещей – даже ночь не полностью черна или самые глубокие шахты. И свет совсем не белый, даже слегка брезжущий рассвет уже несет в себе знак своего происхождения – огня. Вивальдо подумал, что наконец добился от Иды того, чего жаждал – истины или, иначе говоря, узнал настоящую Иду, вот только непонятно, сможет ли справиться с этим знанием.

Он сказал:

– Спасибо за то, что рассказала мне это, за то, что рассказала все. Знаю, тебе было нелегко. – Она молчала, но, припав к чашке, издала, втягивая кофе, шипящий звук, который непонятно почему вызвал у него раздражение. – Прости, если сейчас у меня нет подходящих слов!.. Я несколько не в себе. – Все в нем смешалось: гнев, жалость, любовь, презрение и похоть, и все это выразилось во взгляде, который он бросил на нее: значит, и она была всего лишь шлюхой, как жестоко он обманут! – Не думай, что я тебе не верю, и тем не менее кое-что из твоего рассказа я просто… не понимаю. Потерпи, пожалуйста, дай мне время…

– Вивальдо, – произнесла она усталым голосом, – прошу тебя только об одном: не надо мне твоего снисхождения. Не будь добреньким, хорошо? – Она посмотрела ему в глаза, и мощный, жаркий поток живого чувства хлынул от одного к другому, и в этом потоке было столько же от ненависти, сколько и от любви. Лицо ее смягчилось, она коснулась его руки. – Обещай мне!

– Обещаю, – сказал он. И прибавил с яростью: – Ты, кажется, забыла, что я люблю тебя.

В молчании они смотрели друг на друга. Неожиданно Вивальдо притянул ее к себе, его била дрожь, слезы застилали и резали глаза, он покрывал ее лицо поцелуями, которые обжигали холодом. Она прильнула к нему и со вздохом уткнулась лицом в грудь. В их объятиях не было ничего эротического, они напоминали двух измученных детей. Она утешала его: длинные пальцы поглаживали его спину, и тогда он, издав тягостный стон, зарыдал, потому что понял, что с каждым ее прикосновением из него навсегда уходят юношеская чистота и невинность.

В конце концов он, справившись со своими чувствами, встал и пошел в ванную, там умылся и сел наконец за письменный стол. Она же поставила на проигрыватель пластинку Махалии Джексон «Там, на небесах», а сама устроилась у окна, сложив на коленях руки и глядя на залитую огнями улицу. И только много времени спустя, когда Ида уже спала, а он продолжал работать, она, повернувшись во сне, позвала его. Вивальдо замер, прислушиваясь, и поглядел на нее, но она тихо спала и больше не шевелилась. Он встал и подошел к окну. Дождь кончился, на темно-синем небе светились редкие звезды, а ветер свирепо гнал мимо тучи.

2