Другая страна. Часть 2

— А я, когда услышала название поселка, сразу напросилась. Я запомнила, как он называется. Глупо, наверное, думать, что можно встретить человека на улице, где живут несколько сотен человек. Тут она радостно улыбнулась. — Я всегда делаю изрядные глупости, но они хорошо кончаются.

— Всегда? — с сомнением переспросил я.

— Ну, почти… Вы меня тогда спасли от очень больших неприятностей. То, что советским гражданам можно ездить на местных автобусах только в исключительных случаях — это еще можно отговориться. Но опоздать на официальное мероприятие — это совершенно немыслимое дело. Через неделю после нашего приезда один товарищ не вернулся домой вовремя, задержался на работе, так успели согнать людей на собрание и некоторые выступающие обвинили его чуть ли не а измене Родине и попытке сбежать. Теперь постоянно смотрят с подозрением — куда пошел, зачем…

— Слушай, — говорю, не называй меня на «вы». Меня это раздражает. Во-первых, здесь все обращаются к друг другу на «ты». В иврите нет такого обращения. «Вы» — это обращение к нескольким людям, и никак иначе. А во-вторых, я не настолько тебя старше. А что ты, собственно, меня так разглядываешь?

— Мне как-то не верится, что вы, — она кивнула на мой жест и поправилась, — ты какой-то военный чин. Этот твой интересный вид, — сказала Лена со смешинками в глазах, — совершенно не соответствует моему представлению о начальстве. А машина явно была не для простых.

— А что тебя не устраивает? — с интересом спросил я, демонстративно разглядывая затертые армейские брюки и запачканную краской майку. — Ты думаешь, что ваши полковники ходят на даче в парадном мундире и обвешанные орденами? А когда красят забор, в выходной, краской не пачкаются?

— Я думаю, — она уже откровенно смеялась, — что на это у них есть солдаты. Хотя, возможно, дома они и ходят в пижамных брюках. Никогда не видела.

— Нам солдат под это дело не выдают. Если бы я попытался такое сделать, они бы тут же подняли визг, что не для того в армию пошли. Да и заставить этих волков делать что-то, не относящееся к боевым тренировкам, было так же просто, как израильтянину говорить без помощи рук. Только связав, можно заставить его отказаться от жестикуляции, но это воспринимается как очень жестокая пытка. В свое время это было мое любимое развлечение, ставишь солдата по стойке смирно и спрашиваешь у него что-то не слишком приятное. Он все время рвется рассказать руками, а я его одергиваю…

Впрочем, можешь попросить Ицхака посмотреть второй этаж в доме. Там, возле лестницы, висят фотографии. На третьей я в полной форме со всеми орденами и медалями в изрядно поддатом виде в 1951 году с ним в обнимку.

— А почему волки? Мы когда ехали, на каждом доме или на воротах волки в разном виде нарисованы, выбиты, вырезаны. Только в конце олень, лиса и совершенно странный на фоне животных танк. А у хозяина, — она оглянулась на дом, — рука с винтовкой.

— Я тебе расскажу очень страшную военную тайну, — сказал я таинственным шепотом. — В Израиле каждое подразделение имеет свою эмблему. Даже прослужившие всю жизнь в армии иногда путаются, так их много. А дорога проходит через старый район, где поселились люди из одного батальона. Тогда чужих вообще не было, и все друг друга прекрасно знали. Никто не заставлял — чистая самодеятельность повыпендриваться. Существовало такое негласное соревнование — у кого лучше всех. А потом и некоторые новые люди стали рисовать. Мы, мол, ничем не хуже, хоть и из другого батальона. А Ицхак таким образом издевается. Он это дело любит. Рука с винтовкой — это политическая эмблема, только вот винтовка у него не такая. Тонкий местный юмор, который посторонним не понятен.

Ну, как жизнь за границей вообще? Какие впечатления?

— Страна, — протянула Лена. — Я ее практически не вижу. Игорь хоть работает, а нам, женам, не рекомендуется без большой необходимости выходить в город. А если идешь, желательно в кампании. Много чего запрещено. Контакты с иностранцами без разрешения, торговаться на базаре и в магазинах, выходить из дома после 11 вечера и занимать деньги. За все нарушения высылка в СССР в 24 часа. На самом деле все постоянно нарушают эти запреты, потому что нормальный человек не может жить и чего-нибудь не нарушить. А на это и рассчитано. Каждый зависит от того, как отнесется к нарушению начальство. Может и устроить черную жизнь, а может и отнестись снисходительно. Когда мы приехали, сразу сообщили, что специалисту положено ходить в галстуке и костюме. Так на улице, на тридцатиградусной жаре, люди оборачиваются и советских считают исключительными придурками.