– Дурачок! Ты мой самый любимый дурачок! Я давно тебя простила, глупенький, потому что люблю. Все прошло, Робка. Все самое гадкое позади. Теперь у нас будет все хорошо, слышишь? Будет сплошное и вечное счастье! Мы помирились, бабушка меня простила – счастье! У нас есть дом, свой дом, Робка! А скоро, – Вера счастливо рассмеялась, – будет сынок.
– Почему сынок? – удивился он. – А если девочка?
Вера покачала головой и уверенно добавила:
– Сынок, Робка! Я это знаю, чувствую.
Крепко обнявшись, под утро уснули.
Погода стояла чудесная, больше никогда в ее жизни не было такого теплого, бездождливого и счастливого октября. Никогда.
В веронских любовников играли до самого декабря. Скучала Вера по мужу страшно. Он приезжал три раза в неделю, иногда и четыре на предпоследней электричке – Вере казалось, что она узнавала именно ее «голос», – очередная бессонная ночь, и рано утром, еще в зимней темноте, он уезжал. Только теперь к приезду мужа Вера готовилась тщательнее, как шпионка: отварную картошку заворачивала в три слоя газеты и прятала под подушку.
В один из его приездов Вера узнала, что сессию он завалил и стипендии у него нет, лишили. С того дня стала давать ему деньги: то рубль, то трешку, иногда могла выкроить и пятерку. Роберт смущался, но брал.
Дома Вера ходила в старом широком халате, крутилась перед зеркалом, и ей казалось, что живот не виден, халат все скрывает. К тому же бабушка подслеповатая. Нет, наверняка она не замечает. Уж Лара бы не смолчала, не в ее характере. Но время идет, и признаваться придется.
– Когда пойдешь сдаваться? – шутила Томка.
И это счастливую Веру мучило больше всего. «Какая же я трусиха, – думала она. – И в кого, интересно? Заячья душонка. Стыдно-то как». Но все тянула, тянула.
Под Новый год расклеилась – любимый праздник а она без мужа? Да и Роб точно отправится в веселую компанию, а уж последствия известны всем: напьется наверняка. А где это, там и все остальное. С беременностью Вера стала ревнива – гормоны. Да и не знала она толком ничего о его московской жизни – где и с кем он проводит время? Знала, что его легкомысленная мать в очередной раз вышла замуж и привела в дом мужчину, а это означало, что Роб там не к месту. А она живет в лесу, в город не ездит – тяжело, да и незачем. Он молодой, здоровый и симпатичный мужчина. Девок вокруг полно, кто откажется? Вера решила твердо: напросится с ним на праздник в Москву. Она, между прочим, законная жена, имеет право.
Стала вытаскивать вещи из шкафа, плюхнулась на кровать и разревелась: старье. Все немодное старье, как из бабушкиного сундука. Попробовала натянуть на себя что-что, ни во что не влезла, это понятно. Смогла застегнуть только одно платьице, серое, скромное, каждодневное. Но встала в профиль и ужаснулась – платье страшно обтянуло выпирающий живот, задралось спереди, сморщилось на спине, жало в плечах и рукавах. Словом, ужас.
Вера поняла, что ни в какую Москву она не поедет, – еще чего, позориться! Сомнения и страдания разрешила бабушка двадцать девятого декабря, за ужином.
– Ну что квасишься? О милом своем тоскуешь? Приводи, чего уж! Хватит в Штирлица играть.
Вера застыла у плиты:
– Ты… все знала?
Бабушка усмехнулась:
– А ты думала, я совсем из ума выжила? Не слышу эти ваши шашни? Делай, Вера, что хочешь, твоя жизнь. Впрочем, ты и так делаешь.
Вера, не поднимая на бабушку глаз, красная как рак, присела на стул.
– Прости, ба.
Бабушка отмахнулась:
– О чем сейчас говорить, Вера? Каждый сам кузнец своего счастья. Ну это ты уже поняла. Твой выбор. Да и теперь-то что! – И бабушка кивнула на Верин живот. – Теперь-то что говорить, когда ребенок на подходе.
– И это ты знала? – воскликнула Вера.
– Ох, Вера! Ну за кого ты меня держишь, ей-богу? Даже обидно! Я что, не женщина, беременной не была? Инночку, дочку свою, не видела, когда она с тобой, глупой, ходила?
Вера удрученно пробормотала:
– Так вышло, ба. Извини.
– Да что я, Верочка? Не обо мне речь. Ладно, все. Дала себе слово – ни-ни! Вот и стараюсь его сдержать. Хоть мне и непросто. И обидно еще – что я тебе, лютый враг? Или дурочка слабоумная?
– Прости, – тихо повторила Вера.
Но камень с сердца свалился. Нет, не камень – надгробная плита. Все, врать больше не нужно, ура! И самое главное – Робка может спокойно прийти и остаться! Ну и принялась хлопотать – праздник!
В магазинах по-прежнему было стерильно. Но кое-что под праздники все же «выбрасывали». И снова спасибо Тамарке – сунула Вере здорового жирного гуся, два десятка яиц, две пачки масла, банку зеленого горошка, банку томатов в собственном соку и банку горбуши на салат. Томка, милый и верный дружок! Куда я без тебя! И стол теперь будет роскошным.
Ах, как хотелось быть красивой – стройной, тоненькой, легконогой, как прежде. Но ходила она, как утка, переваливаясь с бока на бок. Корова, толстая и неуклюжая корова. Ловила на себе разочарованный и жалостливый взгляд мужа – только кого он жалел, ее или себя? Или ей все это казалось? Беременные, они же такие мнительные.