Другая Вера

Как все получилось? Она почти не помнила. Кажется, он оказался рядом, выскочил в узкий и темный коридорчик, она успела с иронией сказать какую-то глупость про его шустрость и прыть – конечно же, от растерянности и смущения.

Нечетко помнились его горячее дыхание и горячие руки, стягивающие с нее куртку. Его хриплый, приглушенный шепот, бормотание про его вечную, непроходящую любовь к ней и уговор остаться еще «на чуть-чуть», просто побыть рядом. Ему так хочется полюбоваться на нее, послушать ее голос. Вот лучшее лекарство, какие антибиотики. Последняя просьба умирающего, а в ней не отказывают! Вера услышала его какой-то юродивый смех, переходящий в хриплый, сухой, лающий кашель.

Она точно помнила, что вырывалась, натягивала куртку, пыталась попасть рукой в рукав, не попадала и страшно злилась, просто до слез.

А дальше… Дальше было его горячее и знакомое тело, снова шепот и слова раскаяния и благодарности:

– Вот, теперь все! Теперь все уж точно пойдет на лад, на поправку, потому что ты здесь, со мной, а это главное.

Вере помнилось – или привиделось? – что на несколько минут она уснула, провалилась, и ей показалось, что они снова в родном малаховском доме, в ее девичьей светелке, на подушках с вышитыми бабочками, а за окном любимый сад, ее детская скамеечка, сколоченная дедом, и ее качели между двух высоких и ровных берез, и пахнет печкой и корицей. Зоя печет печенье? Какая Зоя, Зои давно уже нет! Зато есть ощущение счастья и бесконечной радости.

Но тут она очнулась и открыла глаза и увидела его лицо с комковатой, с проседью, бородой и глубокие морщины у рта, и просвечивающуюся сквозь все еще густые волосы залысину и, ужаснувшись происходящему, чуть не закричала. Резко вскочила, сдернула со стула брюки и свитер, забыла про носки и разревелась, пытаясь натянуть на босые ноги кроссовки. В коридоре она разрыдалась еще пуще, закричала, обвинила во всем его и дернула входную дверь, которая оказалась незапертой.

Вера уже шагнула за порог, как вдруг замерла, остановилась, резко развернулась и влетела в комнату – всего-то пару шагов!

Он лежал на кровати, закинув руки за голову. В пепельнице дымилась плохо затушенная сигарета.

На его лице блуждала довольная, сытая и наглая усмешка человека, случайно и неожиданно урвавшего то, что ему явно не полагалось.

Остолбенев, она застыла на пороге, закипая от ярости и обиды.

– Сволочь! – прошипела она. – Какая же ты сволочь, Красовский!

Он обернулся и удивленно спросил:

– Ну почему, Вер? Кажется, нам было неплохо.

– Сволочь! – закричала она. – Только посмей, слышишь? Только посмей!

И выскочила за дверь. Чем она грозила ему? Чем и за что? На этот вопрос у нее ответа не было.

Вера шла по улице, заплаканная, не разбирая дороги. Кроссовки промокли в лужах с растопленным снегом и городской грязью.

На нее обращали внимание: приличная вроде бы женщина, а вот на тебе: шлепает по лужам и в голос ревет!

Ей было все равно. Очнулась у какого-то кафе, обычной стекляшки, в которой наверняка выпивали дешевую водку под жареные беляши. И вправду пахло прогорклым маслом и чем-то кислым.

За пластиковыми столиками сидели явного вида работяги, хлебали что-то горячее, наверное суп. Над простыми тарелками поднимался парок. На столах стояли початые бутылки. «То, что надо», – подумала Вера и плюхнулась за свободный столик. Мужики замерли с ложками в руках, ошарашенно переглядываясь.

Такие птицы сюда еще не залетали.

Подошла официантка. Под полупрозрачной косынкой проглядывали бигуди. Лицо у нее было гладкое, полное и очень белое, без грамма косметики. Только рот был накрашен ярко-красной блестящей помадой.

Официантка разглядывала Веру с интересом, словно диковинную мартышку.

– Водки и что-нибудь закусить, – пробормотала Вера. – На ваше, так сказать, усмотрение.

Неожиданно глаза официантки потеплели, в них потухло любопытство и зажглись сочувствие и понимание. «Все мы бабы, и все мы несчастны», – читалось в ее светло-голубых, окруженных белесыми ресницами, словно голых глазах.

С достоинством кивнув, она пошла на кухню, по дороге цыкнув на усмехающихся мужчин.

Через пару минут перед Верой стояли тарелка с борщом, два куска черного хлеба и несколько кусочков розоватого, блестящего сала.

Ну и графинчик с водкой – на глаз граммов двести.

Вера благодарно кивнула и с какой-то животной жадностью принялась хлебать борщ. Он, как ни странно, оказался горячим и вкусным.

Три рюмки подряд, под борщ и сало, – и ее отпустило.

Мужики отвлеклись и занялись своими делами и разговорами.

Официантка стояла за пластиковой стойкой, вывалив на прилавок грудь.

Перехватив благодарный Верин взгляд, с достоинством кивнула, дескать, плавали, знаем!

Вера доела борщ, выпила последнюю рюмку, на остаток хлеба положила последний кусочек сала и от удовольствия прикрыла глаза.

Счет ждать не стала – положила на стол стодолларовую бумажку, усмехнувшись, что за счастье и спасение расплата не так велика.

Через час такси доставило пьяненькую Веру домой. Войдя на участок, она застыла на месте, закрыла глаза и глубоко и размеренно задышала.