Другая земля. Лесовичка

Мэйтанус впился тяжелым взглядом в фигуру мужчины, стоящую околостола. Большие черные глаза мужчины прищурились, словно он мысленно высасывал оправдание из собеседника, хотя сам прекрасно знал, каким образом тот будет оправдываться. Темные волосы были тщательно зачесаны назад, а несколько прядей спадали на плечи. Крылья прямого носа императора в данный момент расширялись и сужались с завидной частотой. Губы достаточно правильной, идеальной формы поминутно сжимались в тонкую нить, снова раскрывались от порыва гнева, обнажая ровные белые зубы. Широкие черные брови двигались по мере увеличения недовольства императора, придавая всему лицу законченность, являясь неотъемлемой частью всего образа.

– Вам известно всё, Ваше Величество. В очередной раз оправдываться я не буду, знаю, что это бесполезно. Я докладывал Вам, почему в моих землях неурожаи и засуха. И эта проблема сугубо климатическая. Еще весной я говорил Вам, что столь богатого урожая в Винансене не будет. И эта вина не моя и не Ваших подданных.

Собеседник Мэйтануса, стоявший в нескольких шагах от рабочего стола не шевелясь, позволил себе чуть повысить голос, чувствуя свою силу даже перед лицом императора. Средних лет мужчина, почти ровесник императору, он чуть прищурил глаза, цвета небесной синевы, от чего в уголках глаз появилась сеточка морщин. Непроизвольно изогнулась и широкая светлая бровь. Генрих поднял подбородок, словно не желая мириться с неприятностями на своих землях. Проведя задумчиво по коротким темно-русым волосам рукой, он снова взглянул на императора, когда тот заговорил.

– Вам доверили Винансен, – напомнил Мэйтанус, – земли, которые всегда отличались плодородием, которые кормили практически всю империю ни одно десятилетие. А теперь Вы, Генрих, докладываете мне, что климат поменялся. Везде остался прежним, с небольшими отклонениями от нормы, а в Винансене он, видите ли, катастрофически изменился. Быть такого не может! Может, дело не в климате, а? Может, дело в руководителе, в Вас?

Мэйтанус повышал голос с каждым заданным вопросом, все более и более закипал, глядя на собеседника. Генрих молчал, поджав губы. Он опустил взгляд, словно рассматривал паркетный пол, выложенный затейливым рисунком из нескольких пород дерева. Когда вопрос завис в воздухе, мужчина очнулся и потер пальцем кончик широкого носа.

– Ваше Величество во многом право. Я не сомневаюсь в мудрости своего правителя, и не имею права просить о снисхождении. Ведь мудрейший Возлюбленный Всевышнего назначил меня, скромного военачальника, генерала Вашей армии на пост наместника Винансена, сельское хозяйство поднимать. Из военной службы Вы определили меня на гражданскую. Чем Вы сами руководствовались, о, мудрейший? – уголки губ нервно задергались. Генрих прекрасно понимал, что рискует жизнью, произнося такие слова вслух.

Однако Мэйтанус встал со стула, обитого зеленым сукном, и подошел к окну. Прищурил темные глаза, он повернулся к Генриху спиной и произнес.

– Вы талантливый военачальник, Генрих. А талантливые люди талантливы во всем. Я полагал, что вы справитесь с поставленной задачей, и не будете ломать систему, выстроенную за многие годы. Кажется, я ошибся в вас.

– Какое взыскание Вы на меня наложите, мой повелитель? – послышался ровный, лишенный теперь всяких лишних эмоций голос. Обреченный, но все еще спокойный.

– Мне надо подумать, – ответил император и повернулся лицом к собеседнику, – скажите, Генрих, в силе ваше предложение о проведении традиционной охоты в Винансене? Кажется, месяц назад вы первый настаивали на этом.

Генрих пытался прочитать во взгляде императора хоть какую-нибудь эмоцию, но не смог. Что в мыслях у Мэйтануса было известно только ему. Вопрос снова завис в воздухе, а Генрих снова провел по волосам рукой.

– Разумеется, сир. Через неделю состоится королевская охота. Я с нетерпением буду ждать дорогих мне гостей. С нетерпением будет ждать дорогих гостей и моя супруга Эйлин. Давненько она не показывалась в свете, посвятив себя дому. Итак, мой повелитель, добро пожаловать в Винансен.

Генрих натянуто улыбнулся, заметив, как Мэйтанус изогнул правую бровь. Кажется, он напомнил императору о своей супруге не случайно. Разговоры о супруге Генриха были настолько животрепещущими среди придворных, что лишь ленивый не говорил о необъяснимом затворничестве красавицы Эйлинв имении мужа, Лаэрго.

– Вот и отлично, тогда мы обсудим сложившуюся ситуацию на месте. Я вас больше не задерживаю, Генрих.

Мэйтанус кивнул и проследил за тем, как Генрих взял кожаную папку и церемониально поклонился. Мэйтанус пристально наблюдал за Генрихом, затем отвернулся к окну, когда тот скрылся за дверьми. Император глубоко вздохнул и продолжал созерцать звездное небо в окне, высотой от пола до потолка.

Тишина, которая наступила после ухода Генриха из кабинета, заставила Мэйтануса немного успокоиться. Еще минуту назад император кричал и возмущался, и вот теперь все стихло. Тишина давила на уши. Освещенный лампами и свечами кабинет казался темным и неуютным, холодным и маленьким.