Другая жена

— Разумеется, — сказал я. Бетси положила руку мне на колено.

— Дорогой, ты молодец. Для отца это должно было быть ужасным ударом. Не знаю, что бы он без тебя делал…

11

Открывший нам Генри проводил нас прямо к Дафне. Та возлежала на розовой софе. Обернувшись, надменно окинула нас взглядом из-под ресниц.

— Надеюсь, вы принесли мне пилку в буханке хлеба. Папа просто чудовище. За мной приехал Ларри Мортон, хотел пригласить на вечеринку к Ленсдонам. Папа знает, как я хотела пойти, но заставил меня прикинуться больной. Больной! Скоро я в самом деле заболею — какой-нибудь неизлечимой тюремной болезнью. Чтоб ему пусто было!

Она продолжала лежать. Бетси, подсев, поцеловала ее. Дафна взглянула испытующе.

— Ты ужасно выглядишь, милочка. Господи, чем ты занималась в Филадельфии?

Губы Бетси сурово сжались, но я видел по ней, что она решила не поддаваться.

— Нам нужно знать, что произошло вчера ночью. На это достаточно причин. Ты должна это признать.

Дафна еще миг смотрела на нее, потом перевела свои прелестные зеленые глазки на меня. Но я уже чувствовал себя более уверенно. В машине вспомнил разговор, который произошел у меня с Джимми на вечеринке. Джимми просил меня не говорить Анжелике про Дафну — дал ясно понять, что каждая женщина занимает в его жизни строго ограниченное место. Теперь я мог уверенно рассчитывать на то, что Дафна не может знать ничего опасного для меня. Но все равно я был начеку. Улыбнувшись ей, я присоединился к словам Бетси.

— Вот именно. Расскажи нам. Нам нужно быть уверенными, что Трэнт не сможет опровергнуть наше алиби.

— А, этот лейтенант, — Дафна пожала плечами. — Сомневаюсь, что он хоть что-то может опровергнуть. — Скинув с софы одну ногу, она попыталась нащупать туфли. — А впрочем, какая разница? Раз вам так хочется, почему не рассказать? Но одно пообещайте мне: никаких нравоучений! После того, что мне пришлось выслушать от папы, я уже больше не могу.

— Не будет никаких нравоучений, дорогая, — сказала Бетси. — Так что давай рассказывай.

Забыв о туфлях, Дафна поджала ноги под себя.

— Во всем виноваты только вы. Не будь вас, ничего бы не случилось. Джимми бы надоел мне, как человеку со временем надоедает что угодно. Но куда там, вам нужно было вмешаться: вы на меня орали как резаные только за то, что он как-то по пьяному делу пытался меня потрахать, вы меня едва не линчевали, когда я решила с христианским милосердием ему это простить, категорически запрещали мне с ним видеться, угрожали, что расскажете папе… — Покрутила своей рыжей гривой. — Если я чего и не переношу, то это людей, которые лезут не в свое дело. — Косо взглянула на Бетси. — А твоя воспитательная сестринская беседа перед отъездом в Филадельфию — она меня добила, дорогуша. Понаслушавшись всех этих слащавых и добрейших мамочкиных советов от своей любящей сестрички Бетси, я себе сказала: да идите вы все к черту! Вы мне выйти за Джимми не советуете? Так я за него выйду. Понятно вам, да? Так отреагировала бы любая девушка, будь у нее хоть капля уважения к себе.

Во всяком случае, такой реакции следовало ожидать от Дафны Кэллингем. Моя жена удивленно наморщила брови.

— Так ты в самом деле была в него влюблена?

— Влюблена? Этого никогда не знаешь. Он был хорош, и я его хотела. И очаровательные светские красавицы из лучшего общества могут из-за кого-то потерять голову, ты понимаешь? Даже если я не была влюблена, что-то меня влекло и провоцировало.

Исподлобья поглядывая на Бетси, она явно рассчитывала ее ошеломить.

— Теперь все это кажется абсурдным, но тогда выглядело совершенно иначе, серьезно. Он вдруг стал моей судьбой. Когда ты уехала в Филадельфию, я все время была с ним. Сказала ему, что хочу за него замуж, и что действительно за него выйду, и что нам с этим что-то нужно делать. Как мне теперь кажется, он был страшно глуп. Поэтому и ужасно самолюбив. Сказал, чтобы я не волновалась, все будет хорошо. Через пару недель он добьется, что вы все прибежите за ним, и что ты будешь от него без ума, и папа тоже, и что все вы на свадьбу приползете на коленях с миртовыми ветвями в зубах в знак примирения. Тщеславие, мои дорогие. Не что иное, как безумное тщеславие. Этот парень думал, что очаровал бы и льва.

Повернувшись ко мне, повелительно протянула руку. Это была ее фамильная кэллингемовская манера требовать сигарету. Я подал ей одну и дал огня. Выпустив облако дыма, она продолжила:

— Разумеется, я ему сказала, что он наивен. Сказала, что не знает вас и не знает папу. Особенно папу. Если бы я хоть заикнулась папе, что он меня избил, тот не только бы разорвал помолвку, или что там делают, когда запрещают свадьбу, но и собственноручно вышиб бы его лбом двери и прогнал бы его к чертям собачьим, как последнего бродягу. Но он в ответ только улыбнулся, красиво так, просто прелестно улыбнулся. Ну просто хотелось его съесть. И так обстояли дела до вчерашней ночи.

Она взглянула на сигарету.

— Фу, опять эта дрянь с фильтром. Дай мне порядочную сигарету. Я уже взрослая девочка.