Другая жизнь

Маленький охотничий домик приютил их и на этот раз, сегодня, когда она стала его тайной женой. Восторг теснил его грудь, будоража и прогоняя сон.

Он обежал глазами комнату, останавливаясь на каждом предмете, на каждой маленькой вещице, стремясь навсегда запечатлеть их в своей памяти. На стуле белело ее платье и еще какие-то восхитительные воздушные тряпочки, которые он обожал за одно то, что они прикасались к ее телу.

Она подарила ему всю себя, без остатка, без страха и сомнения. Бурные, неистовые ласки скрепили их союз. Весь мир, безумный, беспощадный, восстал против них, но любовь не знает запретов. Они созданы друг для друга, и лишь смерть сможет разлучить их.

— Отныне я твой раб навеки. Распоряжайся моей жизнью, — сказал он ей сегодня, и это была правда.

Он готов был целовать землю, по которой она ступала, готов стать самой землей, пылью под ее ногами. И это он, Вадим Серебряков, закоренелый сердцеед и повеса, истинный сын своего отца. Во всем, во всем!

Видно, семейство Апрелевых имеет с ними, Серебряковыми, мистическую, фатальную связь.

Арсений Хомяков, а они были друзьями уже не первый год, сначала подтрунивал над его частыми отлучками и рассеянным взглядом, все намекал на некую деревенскую сильфиду, а после бала у генеральши вдруг притих, смотрел внимательно и пытливо.

— Значит, ты все же добился своего, — сказал он ему наконец. — А я так старался, чтобы этого не произошло.

— Судьба, друг Арсений, судьба. — Вадим изо всех сил старался выдержать легкомысленный тон, к которому они оба привыкли. — От нее не уйдешь. Я влюблен.

— В который раз, — в тон ему произнес Арсений и добавил взволнованно: — Пойми, эта девушка не для тебя.

— Это отчего же?

— Она слишком хороша, слишком чиста и возвышенна. Если она полюбит, то полюбит не шутя. Ты лишь разобьешь ей сердце. Если наша дружба для тебя что-нибудь значит, отступись, пока еще не поздно. Прошу тебя, Вадим.

Вадим с сочувствием посмотрел на друга. И он тоже… Как это он раньше не замечал?

— Ты тоже любишь ее? — спросил он тихо.

— С самого детства. Ее и только ее.

— Отчего же не женился?

— Она меня не любит. Я всегда был ей только другом.

— Поверь, Арсений, это не шутка, не каприз и не игра. Это — любовь. Та самая, единственная, которую ждешь всю жизнь, хотя и знаешь, что она никогда не придет. Ко мне пришла.

— А она? Хотя о чем это я спрашиваю? Я же помню ее лицо, там, на балу. Я еще тогда все понял. Какая чудовищная мука!

Он стоял перед Вадимом, набычившись, кусая губы. Лицо его было бледно.

— А тебе известно, что ее сватает Трегубович?

— Слышал.

— Ну, вышла бы она за него. Что бы ты чувствовал тогда?

— Н-не знаю. Но не было бы так страшно больно. Она же его не любит.

Вадим смотрел на своего старинного друга и не узнавал его. Перед ним стоял совершенно чужой человек, слабый, жалкий, измученный.

— Помилуй, Арсений, что ты говоришь? Это какой-то изуверский, звериный эгоизм. Ты просто не знаешь, что такое любовь.

— А ты, несомненно, все о ней знаешь! — вскричал Арсений. — Конечно, ты счастлив, ты любим. Тебе легко.

— Любить никогда не легко, поверь мне. Но даже если б я был несчастлив, я никогда не пожелал бы своей любимой такой страшной участи, как жизнь с ненавистным человеком. Это так мелко, так низко. Это недостойно тебя, Арсений.

Арсений упал в кресло и провел руками по лицу, будто стирая налипшую паутину. Руки его дрожали.

— Ты прав. Я совсем обезумел. Не могу забыть, какая она была тогда. Светилась вся.

В комнате повисло неловкое молчание. Им вдруг стало нечего сказать друг другу. «Как все зыбко и неверно в этом мире, — подумал Вадим. — И какие мы беспомощные рабы своих чувств».

— Если хочешь, я уеду. Сниму квартиру где-нибудь в городе.

— Нет, нет, что ты! — воскликнул Арсений. — Мы так давно друг друга знаем. Между нами не может быть никаких недомолвок, слышишь? Ты… — Он запнулся. — Вы оба всегда можете рассчитывать на меня.

Вадим просиял. Он все же не ошибся в нем.

— Спасибо. Я это знал.

Друзья крепко пожали друг другу руки, а потом и обнялись.

Вадим проснулся, когда утро уж вовсю куролесило за окном. Солнце давно встало и проникло в комнату через полураспахнутые занавески. Один озорной лучик пробрался на кровать и настойчиво щекотал ухо Вадима, словно говоря: «Вставай, соня, не время нынче спать!» Птицы гомонили без умолку в разросшихся кустах шиповника. Их ликующие утренние трели окончательно разбудили его.

Вадим приподнялся на подушке и огляделся. Комната была пуста.

— Маша! — позвал он вполголоса. — Маша!

Но никто не ответил ему. Маша исчезла. Или не была здесь вовсе и ему все пригрезилось? Нет, нет, не может быть! Комната еще полна была ее незримым присутствием. Вадим зарылся лицом в подушку. Она хранила тонкий аромат ее волос. Сердце бешено забилось и ухнуло куда-то вниз.

Она была здесь, с ним. Они любили друг друга, и все было таким простым и ясным. Она пришла, чтобы остаться навсегда. Слова эти не были произнесены, что в них нужды, если так красноречиво говорят глаза, губы, руки.