Другая жизнь

Монтер. Прощать… Какая чепуха – прощать… Чушь! Слышите – чушь! Я без прощения буду служить вам век, рабом стану, если вы мне объясните, только объясните: ПОЧЕМУ В ЖИЗНИ ТАК УСТРОЕНО, ЧТО ОДНОГО ЛЮБЯТ, А ДРУГОГО – НЕ ЛЮБЯТ? И ничего не поможет, хоть тресни – ничего!.. Что молчите? Не знаете? Если не знаете – скажите, что не знаете. Не молчите с таким видом, словно…

Кошкин. Я тоже много думал.

Монтер. Ну? Ну?

Кошкин. Мне кажется, что я знаю.

Монтер. Ну же, черт тебя, ну!

Кошкин (с грустью глядит). Странный вы…

Монтер. Хорошо, пусть!

Кошкин. Я вам не скажу ничего нового.

Монтер. Скажите хоть что-нибудь – ну?

Кошкин. Надо любить.

Монтер. Ну?

Кошкин. Просто любить.

Монтер. Ну? Ну-ну же?!

Кошкин. Так же просто – как дышать.

Монтер. Говори, наконец, я умоляю?

Кошкин молчит.

Мало вам, что морочите жизнь… вы еще издеваетесь?

Кошкин. Что с вами? Мне кажется, вы чем-то раздражены…

Монтер. И что? Вам-то что за беспокойство – раздражен я, несчастлив, глуп как пробка – что?!

Кошкин (тихо). Мы – не чужие.

Монтер (похоже, переживает интересное состояние: кинуться ли на Льва или землю грызть; в конце концов, с тихой яростью выдыхает). У-у-у…

Кошкин участливо касается плеча собеседника – тот резко сбрасывает его руку. Все-таки Кошкин кладет руку на его плечо.

Кошкин. Мы не чужие. Мы ходим по одной земле, под одним солнцем и дышим… (Вдыхает в себя то, чем мы дышим.) О земле, о солнце, обо всем этом удивленном простанстве мы думаем одно и то же: как оно прекрасно! Все – одно – понимаете? Едино – все!.. И мы, люди, мы все – одна большая душа! И нам всем надо одно: друг друга любить. Просто любить. Я даже не знаю – как… Наверно, просто – как умеем. Как дано. Как отпущено. Но только обязательно любить! (Замечает, что с собеседником творится неладное.) Вы плачете?

Внезапно Электромонтер порывисто обнимает Льва, гулко сотрясается. Кошкин понимающе поглаживает страждущего по спине, голове… Делать нечего – возникает мелодия ЛЮБВИ… Вместе же с нею под сенью дерев появляется и Оличка. По одной из аллей решительно и трезво ступает Федор. Следом за ним семенит его спутница по жизни Туся. Мелодия задыхается, обрывается…

Туся. Федя, стой!

Федор. Не буду!

Туся (догоняет). Федор, стой, говорю!

Федор (вырывается). Не буду стоять, сказал! (Сгибается, что-то ищет под столбом.) Вот здесь я его уронил, точно помню!

Туся (хватает мужа за руку). Да, погоди!

Федор (вырывается). Здесь уронил! Я еще когда убегал, почувствовал, что роняю, а потом сообразил – крест!

Туся. Черт с ним, с крестом!

Федор. Это тебе черт, корова, а мне – не черт!

Туся. Я новый куплю!

Федор. От тебя дождешься!

Туся (хватает за руку). Куплю, Федя, раз виновата! (Дергает.) Остановись, ты, из-за креста!

Федор. Именно, Туся: из-за креста! Все твое свинство – из-за креста! Не веришь, не чувствуешь, не понимаешь! И довольно меня незаслуженно оскорблять! (Вырывается.)

Туся. Лучше незаслуженно, Федя, чем если бы заслужил!

Федор. Я живой человек, у меня есть предел!

Туся. Чтобы я даже не слышала таких разговоров, у нас дети!

Федор (останавливается). После двадцати лет вместе – такое! – мне!.. Кого я насиловал в этой жизни? Скажешь насиловал? Тебя я насиловал?

Туся (со слезами). Меня не насиловал…

Федор. Баба без совести… Да как у тебя язык поворачивается? (Бежит вокруг фонтана.)

Туся (останавливается, тяжело дышит). Ох, не знаю я, Федя, погоди, не поспеваю за тобой, задохиваюсь…

Федор (останавливается, возмущенно). Задыхаюсь!

Туся. Федя, прощай меня, дуру такую, погорячилась…

Федор. Ты, Туся, не дура – ты закоренелая!.. Потому что живешь, как корова, без поэзии вот тут!.. (Стучит себя по груди.)

Туся. Ладно, закоренелую прости… Я же тебя от любви поцарапала, если бы от чего другого… Горько мне стало, что уже

на улицах бросаешься на каждых, когда дома я есть… (Плачет.)

Федор. Да я же в дупелину косой был, как я мог бросаться?

Туся. А я откуда знаю?..