Другая жизнь

Следующий кадр — резкий болезненный свет. Не хочу его. Со всей силой закрываю глаза. Почему? Куда делся покой? Невнятные тени. Даже сквозь закрытые глаза ощущаю мельканье предметов. Удар. Сильная боль в теле, место не определить. Опять мелькания и скрежет, как гвоздем по металлическому листу. Медленно приходит новая мысль: почему я слышу звуки? Надо открыть глаза. Опять резь и свет. Закрываю. Опять удар. И новая боль. Как будто миллион иголок впиваются в меня одновременно. Я кричу. Но крика не слышу. Рот почему-то не открывается. Крик — в моей голове. Новая боль, терпеть невыносимо, и я проваливаюсь в спасительную темноту. Опять свет, не такой болезненный, но резкий и неприятный даже сквозь закрытые глаза. Тело ватное. Сил хватает приподнять голову, заставляю себя осмотреться. Лежу на кровати, почти до горла одеяло. Вокруг гладкие бежевые стены, рядом большая белая тумба, на ней металлический прибор с мигающими огоньками. Следующее ощущение — это непередаваемое чувство жажды. Глоток бы мне. Внутри все сухо, я чувствую, что я какой-то картонный, ломкий. Мне нужна вода! Я начинаю привставать с кровати и понимаю, что вдобавок у меня сильно кружится голова, как после детской карусели. Пробую поймать центр фокуса на середине стены. Немного получается. Уже легче. Пытаюсь встать. Но что-то мешает, как будто удерживая на месте. Начинаю осматривать себя и вижу провода с круглыми белыми присосками, идущими по всему телу. Страшно. Кричу что есть силы, и начинаю слышать свой голос, только это не голос, скорее хрип. Откидываюсь обратно, пытаюсь шевелить руками и ногами, но получается, как в замедленном кино, будто нахожусь в киселе, вязком и липком. Краем глаза замечаю чье-то движение. Насколько могу, поднимаю голову. Женщина средних лет в белом халате смотрит на меня, потом резко поворачивается и убегает. Не успев осознать увиденное, оказываюсь в окружении трех мужчин в белых халатах. Двое осматривают прибор на тумбочке, а один, наклонившись ко мне, зачем-то светит поочередно в каждый мой глаз ярким маленьким фонарем. Теперь не вижу ничего. Все опять плывет.

— Очнулся! Где болит? Эй, парень, поговори с нами!

Я начинаю понимать, что спрашивают меня. Ослепление от фонаря проходит, снова вижу. Пытаюсь произнести еле шевелящимися губами:

— Пить.

Появляется трубочка, через нее вливается долгожданная жидкость, вкуснее я ничего в жизни не пил. Только бы не останавливаться, а продолжать. Кашляю, резь в горле, но голова проясняется. Приподнялся. Уже четко вижу все вокруг:

— Где я?

— Ты в больнице, Михаил. Что последнее помнишь? — Вопросы задает, по-видимому, врач или какой-то мужик, переодевшийся в белый халат, с фонендоскопом на шее. Мне уже легче.

— Тонул я.

— Правильно, ты тонул. Но сначала спрыгнул с моста и ударился головой о воду.

— С какого моста? — еще хриплым, но уже более уверенным голосом спросил я.

— Как с какого? Не помнишь, что ли? Если судить по записи в дежурном журнале, то с Северного, если тебе эта информация поможет что-то вспомнить. Ну ладно, отдыхай, приходи в себя. Потом поговорим. Сейчас процедуры тебе назначим. Да, и позвоните родителям, обрадуйте, что малый очнулся, — обратился он к двум другим мужчинам, присутствующим в палате. — Запись в журнал сделайте, получается, что он в коме ровно неделю был.

На этом они удалились. Осталась только женщина, записывающая что-то в коричневый журнал, похожий размерами на школьный.

— Воды можно еще? — тем же хриплым голосом попросил я.

— Конечно, сейчас принесу.

Мои мысли галопом понесли меня в новом направлении. Какой мост? Почему я здесь, а не на острове, и главное, где это — здесь? Вернулась медсестра, принесла стакан воды. Пить лежа было очень неудобно. С ее помощью мне удалось сесть на кровати и, обхватив стакан двумя руками, попить. Вода обжигала горло, стакан ушел почти в один глоток, и я понял, что хочу пить еще больше. Но на просьбу: «Можно ли еще?» — получил отрицательный ответ:

— Тебе нельзя много. Врач придет, назначит капельницу восстанавливающую, после нее и попьешь еще.

В этот момент дверь резко распахнулась, и в палату вбежала мама. Лицо мокрое от слез, но огромные глаза светятся радостью и счастьем. Обняв меня, она заплакала навзрыд, все сильнее сжимая «блудного сына» в своих объятиях.

— Осторожнее, пожалуйста, — сказала медсестра за ее спиной. — Он еще очень слаб.

Но ее слова не произвели должного эффекта, отпускать меня мама не собиралась. Тоже обняв ее, я, как мог, стал ее успокаивать: все в порядке, и мне уже хорошо. Оторвавшись от объятий, мама пристально посмотрела мне в глаза.

— Что же ты наделал! Как ты мог! Ты же знаешь, дороже тебя у меня нет никого. Я думала, что потеряла тебя… Жизнь сразу же остановилась. Да еще из-за такой ерунды. Подумаешь, экзамен завалил!

После этих слов мне стало вообще не по себе. Какой экзамен?