Другие. Боевые сталкеры

— Утесов, — пробормотал Стольников, вытягивая ноги и закрывая глаза.

— Ты посмотри, — Айдаров кивнул на радио, — работает!

— А чего ему не работать? Это пятьдесят девятый год. Здесь все работает. И никакой бюрократии. Пенсии платят, и бутылка водки двадцать один рубль двадцать копеек…

— Всего?

— Это до хрущевской денежной реформы. А через два года бутылка будет стоить два рубля двенадцать копеек…

— Кажется, я хочу остаться здесь на пару лет.

— Как бы тебе здесь навсегда не остаться! — угрюмо бросил Баскаков.

У поворота с покореженным указателем «Войцеховка» Мамаев сбросил скорость и стал выискивать глазами свежий след торможения. Он видел такой у места расстрела гаишников полчаса назад. Машина тяжелая, скорость большая. Ждан торопится и теперь знает, что до Грозного его будут встречать не один раз. А потому тормозить будет резко и сворачивать так же в запале. Ему не до соображений о том, что после таких маневров остаются весьма четкие визуальные следы.

— Он обязательно свернет, — рассматривая дорогу, повторил вслух мысль Мамаева Стольников. — Только бы не проглядеть… Войцеховка — мимо. Обочина чистая, сразу после поворота — ровная пыль. «Победа» тут же оставила бы четкие следы. Но их нет, а между нами и Жданом нет ни одной машины.

Встречная появилась через десять минут — старенькая копия «Опеля Кадет»: «Москвич» цвета начинающей подгнивать на земле опавшей березовой листвы — желтый, грязный, со следами зубов ржи на каждом изгибе кузова.

— Тормози его! — приказал Саша.

Мамаев выехал на встречку и нажал рукой на сигнал. Водитель прижал «Москвич» к обочине, едва не завалив машину на бок.

— Багажник открой, живо! — Выскакивая из машины, Стольников оставил дверь открытой. Через несколько секунд на дорогу высыпали бойцы.

Размеры людей, одетых в военную форму, на щуплого горца в кепке произвели гораздо большее впечатление, чем невиданное оружие в их руках.

— Я не сам!.. — заверещал мужик и замахал перед лицом майора руками, как сигнальными флажками. — Это он, товарищ милиция, это он!..

Стольников был прав в своем предчувствии. Он словно ожидал увидеть то, что увидел.

Когда крышка со скрипом поднялась и мужик, продолжая орать как блаженный, отскочил в сторону, для майора перестали существовать все цвета, кроме черного и красного.

Среднего роста мужчина с перекошенной в смертной гримасе маской лежал в позе эмбриона, поджимая к животу руки и окровавленные ноги. Он был черен волосами, одет в черные брюки, серый пиджак и рубашку. Лицо его, залитое от макушки до подбородка кровью, горело на этом фоне, как гвоздика в петлице смокинга дворецкого Ее Величества. Макушки как таковой не было. Видимо, сержантик все-таки успел пару раз провести автоматом в направлении Ждана — одна из его пуль сорвала верх черепа захваченного полковником водителя. Она же и избавила этого человека от необходимости платить за жилье или копить деньги для хаджа. Последнее наиболее верно, так как очень уж черноволос и жестковолос был тот, определить народность которого теперь было невозможно.

— Где ты их встретил?

— Я здесь ни при чем!.. — запел обычную песню посеревший от предчувствия недоброго мужичок. — Я ехал…

— Где ты их встретил?! Отвечать!..

— У Гурьяново, в десяти верстах отсюдова!.. Я не хотел, а он… — Он показал на простреленное в центре сиденье. — Отвези, говорит, и сбрось на обочину между поселками!

Ни слова более не говоря, майор отошел на два шага назад и тремя выстрелами пробил колеса. После каждого мужик приседал, кричал: «Не надо, я не сам!» — и закрывал голову руками.

— Стоять здесь. Ждать милицию. Труп не трогать.

Хлопнув дверью, он сел на место, и когда бойцы поспешили вслед за ним и «ЗИС» присел от тяжести, Мамаев включил передачу.

«Хой-Мартан» — значилось на указателе и цифра — «2».

Два широких следа из десятка борозд, пересекающихся друг с другом при крутом сворачивании и раздваивающихся в критической точке поворота, краткие показания перепуганного мужика — все это прямо и бесспорно указывало на то, что именно в эту гавань решил войти Ждан.

Больше всего Стольников любил беседовать с деревенскими жителями. Это лучшие из свидетелей: лишнего никогда не скажут — не в их правилах, врать не станут, да и память у них у всех на свежем воздухе отменная. Наслаждение, а не работа. Особенно при таких-то приметах… Правда, Кавказ есть Кавказ: соврут — дорого не возьмут. Зато всегда видно, когда они это делают.

— Да, это Кавказ, — усмехнулся Стольников.

— Что? — не понял Жулин.

— Ничего, это я так…

Особых примет у авто Ждана столько, что, даже не зная модели и цвета, любой не только здесь, а даже в Москве указал бы направление сразу, едва услышав вопрос: «А куда поехала «Победа»?» Стекла выбиты, салон в кубиках стекла, зеркало срезано очередью из «ППШ» — осколки его Стольников видел на дороге. И, наверное, двери прошиты. Очень много странных особых примет для места, до которого война не дошла.

Промелькнули удивительно ухоженный загон для скота, пара сараев, не столь удивительных, десяток прямоугольных стогов сена размером с добрые трехэтажки, и начались первые дома…