Другие места

Роберт, похоже, не собирался прерывать молчание.

– Сам не знаю, почему я уехал. Мама была уверена, что мне что-то известно об исчезновении отца. Я видел это по ней. Замечал. Разумеется, она об этом не говорила. Но я замечал. Она всегда как будто ждала, что я вот-вот расскажу ей, что с ним случилось, куда он уехал, почему. Она была уверена, что отец открыл мне эту тайну. Была уверена. Когда я приходил домой, она встречала меня ждущим взглядом. Всегда скептическим. Но не говорила ни слова. И этот ее взгляд… В каждом моем слове она подозревала скрытый смысл, как будто это был тайный код.

– Может быть, все это только твое воображение?

В моем голосе звучала досада, когда я сказал:

– При чем тут мое воображение? С какой стати?…

Он оглядел мои штаны, ботинки. Растерялся.

– Не знаю.

– Не было для этого никаких причин.

– Понимаю.

Не знаю, почему я рассказал это Роберту. Внезапно появившись в нашем саду, он застал меня врасплох. Я чувствовал себя маленьким, и мне хотелось, чтобы он поговорил со мной. Дал какой-нибудь совет, сделал замечание. С высоты своего жизненного опыта. Но он молчал.

Может, поэтому я и рассказал ему эту историю. А может, почему-то еще. Меня вдруг поразило, что я в то время часто рассказывал истории, которые не совсем соответствовали действительности.

Я и вправду чувствовал, что мама подозревала, будто мне что-то известно об исчезновении отца. Но кое-что я преувеличил, а кое-что изменил. Теперь-то я знал, что все было не так. Что на самом деле все было как раз наоборот. Это она кое-что скрыла от меня. Я попытался сгладить недоразумение и признался Роберту, что солгал, но вдруг тут же придумал новую ложь, словно лгать не задумываясь было для меня естественно.

Почему я так поступил?

Наверное, потому что он отказался вести себя как положено старшему брату, отказался от своего старшинства, меня это чертовски разозлило.

По какому праву он отказывает мне в этом?

Мы пошли дальше, и, пока мы шли, у меня создалось впечатление, что он не поверил моей истории. Он раскусил меня и потому улыбался.

Мы расположились в кафе в парке и заказали пива. Теплый весенний вечер, свежее пиво. Через несколько минут он заговорил. Он выглядел смущенным, скованным, как будто ему надо было многое рассказать мне.

Он говорил, а я изучал его лицо. Кожу, нос, глаза. Думал о том, что его лицо – карта страны, которая долго была покрыта льдом.

Он говорил о выборах в стуртинг, о глупых политиках. Его это очень занимало. Почему политики так глупо ведут себя? Непоследовательность, причуды, бесхарактерность, униженность. Если верить Роберту, на политической арене было полно людей, мечтающих подвергнуться грубым унижениям. Мне вдруг стало стыдно. Раньше мне хотелось, чтобы он был умным и играл роль старшего брата, теперь мне стало стыдно. За свое ребяческое желание.

Он продолжал говорить о политиках. Я много лет не следил за политикой и потому иногда задавал ему вопросы.

Выпив пива, мы опять пошли по парку. Почки на деревьях и трава на лужайках были ярко-зеленые. Всюду было мокро. Я смотрел на морщинки вокруг его глаз. На губы. На форму обтянутых кожей скул.

Шел и разглядывал его лицо.

– Собственно, в этом нет ничего странного, – сказал он.

Деревья, трава, пятна снега, скамья, на которой лежала намокшая газета.

– В чем?

– В том, что мы так похожи. Собственно, в этом нет ничего странного.

– Почему?

– С братьями такое бывает. Они бывают похожи друг на друга.

– Да.

Мы замолчали.

Роберт сказал:

– Я знал, что у него в Осло есть другая семья. Я всегда это знал. Но мы об этом не говорили.

Два раза в год отец приезжал в Хёнефосс и останавливался там в гостинице. Они с матерью Роберта ходили гулять, Роберта он водил в кино. Этот уговор ни разу не был нарушен. Это были два разных мира. Когда Роберт переехал в Осло, ему стало проще встречаться с отцом. До самого исчезновения отца они вместе ходили в кино.

– Мы смотрели только остросюжетные фильмы. Даже когда у нас был выбор, мы всегда предпочитали американский боевик. Наверное, мы привыкли ходить на такие фильмы еще в Хёнефоссе.

Когда отец исчез, Роберт связался с адвокатом Вулфсбергом и узнал, как обстоят дела. Похоже, он больше меня знал, чем отец занимался в последние годы.

Он говорил о кинокомпании и адвокате, как будто хорошо знал их. Я же делами отца не интересовался вовсе. Мне было все равно. Я никогда не расспрашивал его о работе, о фильмах. И он почти никогда ничего об этом не рассказывал.

– Я несколько раз был у Вулфсберга, но никто ничего не знал об отце.

Мы медленно шли через парк. На траве до сих пор белели маленькие островки снега. Темные кучки мусора и земли между ними резали глаз. Просто невероятно, как долго эти островки снега способны терпеть солнце и теплый ветер, думал я.