Другие тени Земли

Алкивиад продолжал изгибаться. Сократ, растущий через четыре дерева от Алкивиада, плотно сжал конечности, что, как знал Холбрук, было знаком неудовольствия, брюзгливого ворчания. Не всем деревьям были по нраву тщеславие, самолюбование и ловкость Алкивиада.

Вдруг Холбрук почувствовал, что не может больше смотреть на сектор Д. Он нажал на клавишу, переключая экран на сектор Ц, новую рощу в южном конце долины. Эти деревья не имели, да никогда и не будут иметь имен. Холбрук давно уже решил, что это детская забава — обходиться с деревьями так, словно они твои друзья или домашние животные. Они — только средство получения прибыли Это было ошибкой — позволить себе привязаться к ним. Теперь он почти точно знал, что некоторые из старейших его друзей несут в себе ржавую заразу, прыгающую с планеты на планету и охватывающую плантации джутовых деревьев, словно лесной пожар.

Сектор Ц он осмотрел еще тщательнее.

Думай о них, как о деревьях, сказал он себе. Не животные. Не люди. Деревья. С длинными корнями, уходящими на шестьдесят футов в известняковую почву и выкачивающими из нее питательные вещества. Они не могут перемещаться с места на место. Основа их жизнедеятельности — фотосинтез. Они цветут, и опыляются, и приносят крупные фаллосообразные плоды, налитые дикими алкалоидами, которые затуманивают мозг человека. Деревья. Деревья. Деревья.

Но у них есть глаза, зубы и рты. У них есть ветки — конечности, которыми они весьма ловко владеют. Они способны мыслить. Они способны реагировать на внешние воздействия. Ударь дерево — закричит. Они приспособились охотиться на мелких животных. Они знают вкус мяса. Некоторые из них предпочитают ягненка говядине. Некоторые из них задумчивы и важны; некоторые подвижны и стремительны; некоторые медлительны, почти тяжеловесны. Хотя каждое дерево двуполо, некоторые из них в большей степени мужчины, некоторые — женщины, некоторые амбиваленты. Души. Индивидуальности.

Деревья.

Безымянные деревья сектора Ц искушали его привязаться к ним. Это толстое будет Буддой, то — Эйбом Линкольном, а ты; ты — Вильгельмом-завоевателем, а…

Деревья.

Он сделал над собой усилие и продолжил осмотр рощи, чтобы удостовериться, что за ночь бродящие вокруг животные не нанесли большого ущерба фруктам. Он просматривал информацию, поступающую с сенсоров внутри деревьев, взглянул на мониторы, показывающие уровень сахара, степень ферментации, процент поступающего марганца — все тщательно сбалансированные жизненные процессы, на которых покоились прибыли плантации. Холбрук сдавал фрукты на приемный пункт около прибрежного космопорта, где они перерабатывались в сок, который затем отправлялся на Землю. Холбрук не принимал в этом никакого участия; он был поставщиком фруктов и все. Он прожил здесь десять лет и не собирался заниматься ничем другим. Это была спокойная жизнь, одинокая жизнь, но жизнь, которую он выбрал сам.

Он переключал сканнеры с сектора на сектор, пока не уверился, что на плантациях все в порядке. На прощание он включил ручей и поймал Наоми как раз в тот момент, когда она выходила из воды, она взобралась на каменный выступ, нависающий над пенистым потоком, и тряхнула длинными, прямыми, шелковистыми с золотистым Отливом волосами. Она сидела спиной к сканнеру. Холбрук с удовольствием глядел, как подрагивают ее мускулы. На спину ей падала тень. Солнечный зайчик плясал на тонкой талии, вдруг вспыхивал на бедрах, на тугих холмиках ягодиц. Ей было пятнадцать лет. Ее послали провести месяц летних каникул в дядей Зеном; она проводила это время с джутовыми деревьями. Ее отцом был старший брат Холбрука. До этого Холбрук видел Наоми лишь дважды. Один раз — когда она была еще совсем маленькой, другой раз — когда ей было шесть лет. Ему было нелегко согласиться на ее приезд, поскольку он совершенно не знал, как обходиться с детьми, да и не особенно жаждал компании. Но он не мог отклонить просьбу старшего брата. И она уже не была ребенком. Теперь она повернулась, и экран показал ему круглые яблочки ее грудей, плоский живот, глубоко посаженный пупок и сильные гладкие бедра. Пятнадцать. Не ребенок. Женщина. Она не смущалась своей наготы, купаясь так каждое утро. Она знала про сканнеры. Холбруку было нелегко смотреть на нее. Могу ли я на нее глядеть? Не уверен. Ее вид вызывал в нем смутные мысли. Что за черт, я же ее дядя. По его лицу заходили желваки. Он твердил себе, что единственное чувство, испытываемое им при таком ее виде было лишь удовольствием и гордостью, что его брат создал нечто настолько прекрасное. Только восторг. Это все, что он мог себе позволить чувствовать. Она была загорелой, с медового цвета волосами, с островками розового и золотого. Она, казалось, излучала сияние, которое было ярче света раннего солнца. Холбрук вцепился в тумблер. Я слишком долго жил один. Моя племянница. Племянница. Совсем ребенок. Ей всего пятнадцать лет. Прекрасная. Он закрыл глаза, приоткрыл их чуть-чуть и закусил губу. Ну, давай, Наоми, одевайся же!