Другие цвета

Но в таких аграрных, ориентированных на деревню обществах, как наше, не существует интеллектуальных убийств. Здесь потерявший от ревности голову муж, схватив нож, крошит им жену — тем дело и кончается. Или кто-то, завидев своего кровного врага, выпускает ему в голову все содержимое обоймы своего пистолета. А еще в деревне, где конфликтуют из-за земли или права на воду, есть обычай схватить двустволку и залечь в засаде. Каждый знает, кто, кого и по какой причине убил. Эти топорные и примитивные преступления не могут вдохновить наших писателей, и поэтому у нас так плохо развит жанр детективной литературы».

Прочитав эти строки в первый раз, мы не можем не получать удовольствия от прямоты автора, от его остроумия и юмора, и, наверное, поэтому мы склоняемся к тому, чтобы согласиться с доводами Алтана, ведь нам совершенно нечего возразить. Правда, здесь можно упомянуть сицилийского писателя Леонардо Шаша, который с большим успехом описывал в своих детективных романах похожие деревенские убийства. Можно также вспомнить множество преступлений, совершенных на Западе с той же грубостью, так же «топорно и примитивно», которые вдохновляют и даже являются необходимой составляющей очень многих романов, весьма популярных в Европе. Через некоторое время после того, как была опубликована эта статья, Четин Алтан написал серию коротких детективных рассказов, подобных тем, что были очень популярны на Западе в годы становления жанра детективного романа. Благодаря этим рассказам в стиле «Тайны отца Брауна» Честертона он отказался от своей чрезвычайно детерминистической идеи о том, что общество не дает писателю необходимого жизненного опыта и материала, чтобы писать детективные романы.

Но мне хочется остановиться на другом его утверждении: «Каждый знает, кто, кого и по какой причине убил». Если вспомнить, что это не всегда верно, а многие преступления совершаются в надежде на то, что они никогда не будут раскрыты, сразу становится понятно, что это утверждение не правомерно. За четыре столетия до того, как Четин Аптан заговорил о том, что нашей культуре не хватает интеллектуальных нераскрытых убийств, Османское государство в период, который историками старой формации принято называть «классическим», было так озабочено такими убийствами, что предпринимало серьезные попытки внести изменения в судебную систему. Шейх-уль-ислам[22] Эбуссууд-эфенди, один из главных правовых авторитетов во времена султана Сулеймана Кануни[23], чьи судебные решения — фетвы — уже сотни лет считаются «классическими» в западном понимании этого слова и влияют на судебные постановления и сегодня, часто слышал вопрос о том, кто должен выплачивать компенсацию за нераскрытое убийство.

ВОПРОС: Четыре деревни враждуют между собой, и кто-то неизвестный убил дубиной одного человека. Кто тогда будет выплачивать отступные за кровь?

ОТВЕТ: Жители деревни, которая ближе всего к месту преступления.

ВОПРОС: Если рядом с определенным городом убили человека, а убийца не найден, кто выплачивает отступные за кровь? Весь город или те, кто живет в домах, до которых могли донестись крики жертвы?

ОТВЕТ: Те, кто живет там, где могли быть слышны крики жертвы.

ВОПРОС: Если труп будет найден в каком-нибудь богоугодном заведении, принадлежащем определенной мечети, и убийцу не найдут, кто выплачивает отступные за кровь?

ОТВЕТ: Те, кто живет поблизости от здания, где могли быть слышны крики жертвы. А если поблизости никто не живет, тогда выплачивает казна, иными словами государство.

Из этого примера ясно, что османское уголовное право было озабочено проблемой нераскрытых убийств и что государство сознавало свою ответственность, в том числе и материальную, в подобных случаях, если возложить ее на определенных граждан представлялось невозможным. Если человек отказывается сознаваться в своей вине, он должен был сам раскрыть убийство. Это создавало возможность обвинения в любом убийстве, произошедшем поблизости, — что является полной противоположностью сегодняшней городской жизни. Чтобы не быть обвиненным в преступлении, которого не совершал, человеку нужно было быть постоянно начеку и прислушиваться к каждому звуку и движению, что уже говорит о паранойе. Нетрудно предположить, что все старались предотвращать преступления или с огромным рвением искали убийцу, так как каждый понимал, что его могут обвинить в преступлении, совершенном в его квартале. Можно представить, как в такой обстановке все подскакивали, прихватив топор, полено или нечто подобное, стоило раздаться хотя бы каким-нибудь крикам. С моей точки зрения, в Стамбуле, население которого сегодня насчитывает примерно десять миллионов человек, все еще остались подобное понимание ответственности и тревога (если хотите, можете считать это остатками страха, что придется платить откуп за кровь), которую оно вызывает. Можно предположить, что, например, Достоевский одобрил бы подобную идею коллективной ответственности.