Другие цвета

Я проскочил через турникет и побежал вниз по лестнице, но не успел. Двери закрылись. Поезд разогнался и уехал. В это время дня поезда ходили редко, поэтому я сел на одну из скамеек на перроне и стал ждать следующего. На улице было слишком жарко и солнечно, и сидеть на прохладном и безлюдном перроне оказалось приятным. Через решетки в потолке, выходившие на тротуар Бродвея, струился приятный свет. Луч света был треугольной формы, как в доисторической пещере, и когда через него проходили люди, они на какой-то миг становились похожими на привидения. Некоторое время я смотрел на них, а потом стал слушать разговор пары, севшей рядом со мной.

— Но они ведь еще такие маленькие, — сказала женщина.

— Ну и ладно, — ответил мужчина, покачивая ногой. — Пора стать требовательнее к ним.

— Но они еще такие крохи, — повторила женщина нежно.

Кажется, именно тогда я впервые заметил это лицо в свете, струившемся из решетки, но не узнал его. Узнал я его только лишь увидев силуэт, когда он начал нервно вышагивать по платформе. Это был мой одноклассник из лицея; он два года учился в Стамбуле в университете, но втянулся в политику, а потом внезапно исчез. Мы только потом узнали, что он уехал в Америку, поговаривали, что его богатые родители, испугавшиеся, что сын занялся политикой, отправили его туда, но я знал, что он не очень богатый. Потом мы услышали, от кого я не помню, что он погиб, то ли в автомобильной аварии, то ли в авиакатастрофе, что-то в этом роде. Глядя на него краем глаза и не испытывая при этом никакого волнения, я еще вспомнил, как кто-то из нью-йоркских знакомых упомянул его имя, добавив, что он работает в одной энергетической компании. И работает недавно. Почему-то тогда я не вспомнил, что раньше слышал о его гибели. А если бы и вспомнил, то, наверное, не удивился бы, а только бы подумал, как сейчас, что правдой может быть что-то одно. Когда он отошел в сторонку и прислонился к одному из железных столбов, я встал и пошел к нему.

Когда я позвал его по имени, он не удивился.

— Yes?

Он отпустил усы в турецком стиле, но в Нью-Йорке с такими усами он напоминал мексиканца.

— Ты не узнал меня? — спросил я по-турецки, но по озадаченному выражению его лица понял, что не узнал. Я для него остался далеко в прошлом, в той жизни, что была четырнадцать лет назад.

Когда я назвался, он вспомнил меня. Мгновение я видел в его глазах себя таким, каким я был четырнадцать лет назад. А потом мы стали рассказывать друг другу о себе. Как будто мы были обязаны объяснить друг другу, почему встретились здесь, на Манхэттене, в метро на 116-й улице. Он был инженером и работал не в энергетической, а в телекоммуникационной компании; женат на американке; живет далеко, в Бруклине, но зато в собственной квартире.

— Правду говорят, что ты пишешь романы? — спросил он.

В это время с невероятным грохотом подъехал поезд. Когда он остановился и открыл двери, стало тихо, и приятель спросил:

— А мост через Босфор и вправду достроили?

Когда мы вошли в вагон, я улыбнулся и ответил, что достроили. В вагоне была духота и давка. Подростки из Гарлема и Куинса, латиноамериканцы, парни в кроссовках, безработные… Мы стояли бок о бок, как два брата, держась за один поручень, но когда мы качались вместе с вагоном из стороны в сторону, мы смотрели друг на друга так, будто были едва знакомы. Когда мы общались, он был самым обычным парнем, без каких-либо странностей, кроме того, что не ел чеснок и слишком часто стриг ногти. Он сказал мне что-то, что я не расслышал из-за шума поезда. Когда поезд остановился на 110-й улице, я понял, о чем он спрашивает.

— А по мосту через Босфор телеги ездят?

Я что-то ответил, но на этот раз не улыбнулся. На самом деле, я был удивлен, но не из-за его вопроса, а из-за того, что он внимательно слушает, что я говорю: через некоторое время он перестал меня слышать из-за шума поезда, но продолжал на меня смотреть так, будто все слышит и понимает. Когда поезд остановился на 103-й улице, между нами воцарилось напряженное молчание. А потом, внезапно рассердившись, он спросил:

— Телефоны все так и прослушивают?

А потом, дико рассмеявшись, от чего мне стало не по себе, воскликнул:

— Идиоты!

Затем он стал с воодушевлением о чем-то рассказывать, но я не смог ничего расслышать из-за шума поезда. Теперь мне было неприятно видеть, как похожи наши руки и пальцы на поручне. На запястье у него были часы, которые одновременно показывали время в Нью-Йорке, Лондоне, Москве, Дубае и Токио.

На 96-й улице в вагоне началась толкотня и давка. К соседнему перрону подошел экспресс. Торопливо спросив мой телефон, он скрылся в толпе, теснившейся между двумя поездами. Оба поезда отъехали от станции одновременно, и когда я посмотрел в окно поезда, медленно обгонявшего наш, я увидел, что он смотрит на меня — в его взгляде было любопытство, подозрение и презрение.