Другие цвета

История этого преступления позволила Достоевскому раскрыть духовный мир русских нигилистов и западников, показав, что мечты о «новом мире», «революции» и «утопическом обществе» на самом деле не что иное, как жажда власти над днем сегодняшним. В молодости я находился под влиянием левых настроений, и мне показалось, что роман «Бесы» не о России девятнадцатого века, а о современной Турции, погрязшей в радикализме, порожденном насилием. Казалось, Достоевский тихо нашептывает мне что-то о тайном языке души, вводит меня в общество революционеров, мечтающих изменить мир, лгущих во имя революции и унижающих тех, кто не разделяет их взгляды. Помню, тогда я часто размышлял, почему никто не заметил появления этого романа. Его не заметили и в кругах левого толка, поэтому, когда я читал книгу, мне казалось, что она делится своей тайной только со мной.

Мой страх был продиктован причинами личного характера. В те годы, спустя примерно сто лет после преступления Нечаева и выхода «Бесов», похожее преступление было совершено в Турции, в Роберт-колледже. Мои одноклассники, входившие в революционную ячейку, по подстрекательству хитрого, умного «героя», впоследствии бесследно исчезнувшего, забили насмерть своего товарища, по их мнению, «предателя», труп положили в чемодан и попытались переправить его в лодке на другой берег. Они были одержимы идеей, прослеживающейся в «Бесах»: самый опасный враг — тот, кто ближе к тебе, тот, кто оставляет наши ряды. Я сердцем ощущал, насколько страшен радикализм революционеров, способных на убийство. Много лет спустя я спросил у приятеля, когда-то бывшего членом этой ячейки, читал ли он «Бесов», роман, которому они, сами того не зная, подражали, и услышал, что роман его совершенно не интересует.

Хотя роман пропитан жестокостью и страхом, его можно считать наиболее сатирическим из всех романов писателя. Достоевский-сатирик особенно хорош в массовых сценах. В «Бесах» он создал и злую карикатуру на Тургенева (Кармазинов), с которым дружил и которого ненавидел. Он не любил Тургенева за то, что тот был состоятельным помещиком, поддерживающим нигилистов и западников, и, как казалось Достоевскому, презирал русскую культуру. Смею предположить, что роман «Бесы» полемизирует с романом Тургенева «Отцы и дети».

Достоевский слишком хорошо представлял взгляды либералов и западников, поэтому иногда он позволял себе отзываться о них с искренней любовью. Он описывает смерть Степана Трофимовича — и его встречу с русским крестьянством, о которой тот всегда мечтал, с такой сердечностью, что читатель, на протяжении всего романа посмеивавшийся над этим манерным человеком, начинает им восхищаться. В некотором смысле эту сцену можно считать своеобразным прощанием автора с интеллектуалом-западником, революционером и максималистом, его страстями и заблуждениями.

Я всегда считал, что роман «Бесы» — книга об интеллигентах-радикалах (живущих на окраинах Европы, мечтающих о Западе и сомневающихся в Боге) и их постыдных тайнах, которые они хотят скрыть.

Глава 38 БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ

Хорошо помню, как я читал «Братьев Карамазовых» — мне было восемнадцать лет, я сидел один в комнате, окна которой выходили на Босфор. Эта была моя первая книга Достоевского. В библиотеке отца имелись турецкий перевод романа, вышедший в сороковых годах, и английский перевод Констанс Гарнетт, и само название романа, столь властно пробуждавшее во мне странный образ России, манило меня в новый мир.

«Братья Карамазовы» с первых же страниц вызвали во мне двоякое чувство: я понимал, что не одинок в этом мире, но ощущал оторванность от него и беспомощность. Погрузившись в осязаемый, видимый мир романа, я чувствовал, что не одинок; размышления героев, казалось, были моими мыслями, сцены и события, которые я словно сам переживал когда-то, — все потрясло меня. Одновременно я познал и то, о чем никто никогда мне не говорил, поэтому я все-таки чувствовал свое одиночество. Достоевский, казалось, разговаривает только со мной и только мне рассказывает нечто особенное о людях и жизни. Это настолько ошеломило меня, что, ужиная с родителями или болтая, как обычно, с друзьями о политике в многолюдных коридорах Стамбульского технического университета, где я учился на архитектора, я чувствовал, что книга живет во мне, что моя жизнь теперь изменится. Мне хотелось сказать: «Я читаю книгу, которая потрясла меня и изменила мой мир. Мне страшно». Борхес как-то сказал: «Впервые прочитать Достоевского — такая же важная веха в жизни, как первая любовь, как первая встреча с морем». День, когда я впервые прочитал Достоевского, стал для меня днем прощания с наивностью.