Другие цвета

Между тем накануне, когда мы гуляли по запруженным машинами проспектам и улицам Тегерана, глядя на бесконечные автомобильные пробки, он с грустной улыбкой пожаловался мне, что в Тегеране теперь никто не соблюдает правил движения. За день мы видели множество аварий, серьезных и не очень, но всякий раз, глядя, как спорят и кричат друг на друга водители столкнувшихся автомобилей — марки «пейкан», иранского производства, — мы сочувственно улыбались «по-европейски», как люди, которые всегда соблюдают правила. А сейчас в улыбке моего приятеля, собиравшегося нарушить правила, читалось некоторое беспокойство.

Я помню, что сам испытывал похожее беспокойство, к которому примешивалось еще и чувство одиночества. А теперь и нашему водителю предстояло решить эту проблему. И поэтому ему нужно было просчитать все возможные ситуации, убедиться в том, что все пути свободны, и быстро принять решение, сознавая, что в его руках собственная жизнь и жизни окружавших его людей.

Вы можете возразить, что он сам избрал этот путь, отказавшись соблюдать правила. Но даже если бы наш водитель, слишком хорошо знакомый с улицами и автомобильными порядками Тегерана, и не выбрал этот путь, он прекрасно понимал, что все равно обречен на одиночество на здешних улицах. Даже если бы он соблюдал эти «европейские» правила, другие — такие же опытные и сметливые люди, вроде вас, все равно бы их не соблюдали. Водитель в Тегеране везде, кроме центра, должен следить не только за светофором и за соблюдением правил движения, но и за другими водителями, которые могут совершенно не замечать его. Водитель на Западе может спокойно перестраиваться в другой ряд, зная, что все вокруг едут по правилам, и может думать о чем-то своем или слушать музыку. Зато водителю в Тегеране ведомо чувство иного порядка — он знает свободу, которая, правда, лишает его покоя.

Когда я посетил Тегеран и увидел хаос и разрушения, учиненные водителями, яростно и находчиво воевавшими с правилами дорожного движения ради сохранения своей независимости, я подумал, что вспышки их попирающего правила индивидуализма странно противоречат шариатским законам, которые регулируют все сферы жизни города. Режиму исламистской диктатуры потребовалось завязать женщинам платки, ввести цензуру книг, заполнить тюрьмы, а на стенах города развесить портреты шехидов, павших за свою страну и религию, чтобы создать впечатление, что весь город и все общество разделяет их взгляды. Странно, но на центральных городских улицах, забитых автомобилями жаждавших независимости водителей, противостояние религиозным законам ощущалось сильнее. В то время как государство жестоко стремилось уравнять всех, навязывая соблюдение правил, предписанных Священным Кораном, на правила дорожного движения, выполнение которых, казалось, тоже должно было контролироваться государством, никто не обращал внимания, считая дороги местом, где можно проверить свою сообразительность, пределы свободы и возможности фантазии. И многие иранские интеллектуалы, чья свобода была так жестоко ограничена законами шариата, со смелостью, которой я не могу не восхищаться, старались доказать, что живут не в гитлеровской Германии и не в сталинской России, демонстрируя мне у себя дома, что могут обсуждать все что хочется, одеваться как хочется и пить сколько хочется изготовленных в домашних условиях алкогольных напитков.

Читатель помнит, как в финальных сценах «Лолиты» Гумберт, убив Куильти, едет в своей столь знакомой нам машине с места преступления и внезапно решает выехать на встречную полосу. Боясь быть неправильно понятым, он тут же поясняет, что это не знак протеста и не символический поступок. Человек, совративший маленькую девочку и совершивший убийство, уже преступил все законы. Но читатель и сам давно догадался, что делает историю Гумберта столь притягательной: одиночество преступника и его чувство вины, которые мы разделяем с ним с первых страниц повествования.

Мой друг-водитель, недолго поколебавшись, решил срезать путь, выехал на встречную полосу и благополучно повернул налево, совсем как когда-то делал я на улицах Стамбула; мы радостно улыбнулись друг другу сознавая, что мы, умные, нарушаем правила. Самым печальным было то, что мы знали (как Гумберт, который великолепно рассказывал о своих преступлениях, или как жители Тегерана, нарушавшие законы шариата только у себя дома, в кругу семьи или друзей), что единственные правила, которые мы можем нарушить открыто, при всех — это правила дорожного движения.

Глава 54 В КАРСЕ И ФРАНКФУРТЕ: РЕЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ НА ВРУЧЕНИИ ПРЕМИИ МИРА НЕМЕЦКИМ СОЮЗОМ КНИГОТОРГОВЦЕВ