Другие цвета

Однако мне кажется, что все происходящее не является непостижимой странностью, характерной только для Турции: это проявление нового общемирового процесса, к пониманию которого мы только начинаем приближаться и с которым нам необходимо считаться. Поразительный экономический рост в Индии и в Китае, свидетелями которого мы были в последние годы, привел к стремительному развитию среднего класса (мне хочется верить, что об этих новых людях вскоре расскажут великие романы). Как бы мы ни называли эти новые элиты — «незападной буржуазией» или «капитализированной бюрократией», — они, как и прозападно ориентированная элита в моей стране, вынуждены следовать двум различным и несовместимыми линиями поведения, чтобы узаконить недавно приобретенное богатство и власть. С одной стороны, чтобы оправдать стремительный рост своего благосостояния, они должны будут убедить сограждан в необходимости усвоения образа мыслей и установок Запада, а затем обучить этим установкам свои народы. А с другой стороны, им придется принять на вооружение самый ярый и нетерпимый национализм, чтобы отвечать на обвинения в забвении традиций и корней. Конфликт, который сторонним наблюдателям, вроде Флобера, мог бы показаться причудой, является, как мне представляется, результатом столкновения этих «прозападных» политико-экономических программ с культурными устремлениями, порожденными ими.

Найпол был одним из первых писателей, напомнивших нам, насколько жестокие преступления совершали незападные правящие элиты постколониальной эры. Великий японский писатель Кэндзабуро Оэ, с которым мне довелось встретиться в мае текущего года в Корее, рассказал, что также подвергся нападкам со стороны радикальных националистов, поскольку убежден, что отвратительные преступления, совершенные армией его страны во время вторжения в Китай и в Корею, должны открыто обсуждаться в Токио. Нетерпимость Российского государства по отношению к чеченцам и другим меньшинствам и правозащитным группам, нападки на свободу слова со стороны индийских националистов, негласные этнические чистки уйгуров в Китае — все это является результатом тех же противоречий.

Сторонники вступления Турции в Евросоюз часто и настойчиво критикуют нас, турок, ожидающих решения своей участи на пороге Европы, за недостаточный уровень развития экономики и несоблюдение демократических норм и прав человека. Уверен, что и завтрашние романисты, которые готовятся красочно и реалистично описывать частную жизнь нового, но сильного незападного среднего класса, безусловно, надеются, что Запад выступит с критикой ограничений свободы слова и в их странах. Но сегодня, когда авторитет Запада подорван ложными обоснованиями войны в Ираке и подтвердившейся информацией о секретных тюрьмах ЦРУ, ожидание от Европы подобных реакций может оказаться неоправданными иллюзиями.

Глава 56 ДЛЯ КОГО ВЫ ПИШЕТЕ?

Для кого вы пишете? Этот вопрос я чаще всего слышу от читателей и журналистов все те тридцать лет, что пишу книги. Причины этого вопроса, а также ожидаемый ответ различны, в зависимости от места и ситуации. Но в нем всегда слышатся подозрение и высокомерие.

В 1970-х годах, когда я решил стать писателем, этот вопрос был следствием ограниченного взгляда на искусство и литературу как на атрибуты роскоши, непозволительной в Турции, тогда бедной неевропейской стране, поглощенной попытками присоединиться к современному развитому миру. В этом вопросе чувствовался подтекст — разве не было бы от такого «культурного и образованного человека», как я, больше проку, если бы он стал, например, врачом-инфекционистом или инженером-проектировщиком мостов? На этот вопрос в свое время ответил еще Жан-Поль Сартр, когда в 1970-х годах сказал, что родись он интеллигентом в какой-нибудь очень бедной стране, вроде Республики Биафра, то он, конечно же, не стал бы заниматься писательством. В последующие годы этот вопрос — «Для кого вы пишете?» — мне задавали, чтобы узнать, на какой слой общества ориентировано мое творчество и от кого я рассчитываю получить больший отклик. Я чувствовал, что в этом вопросе кроется подвох и что если я не отвечу, что пишу для «тех, кому хуже всего живется, для тех, кто больше всех страдает», то меня обвинят в том, что я защищаю интересы турецкой буржуазии и кулачества. Стоило бедолаге-писателю, исполненному благих намерений, ответить, что он пишет для бедных — для крестьян и рабочих, — как ему замечали, что крестьяне и рабочие почти все неграмотные и не смогут читать книги наивного романиста, которому приходилось замолкать, не имея ничего возразить. В 1970-х годах, когда мама спрашивала, для кого я пишу, в ее нежном и печальном голосе слышалась тревога — «На что ты собираешься дальше жить?»; а когда об этом же спрашивали меня друзья, в их вопросе звучала насмешка — «Да кому нужны твои книги?».